Дюран нашел восхитительной эту мысль и обещал угостить Рива кое-каким винцом, достойным пале-рояльского и даже сент-анилльского погреба.
На другой день было воскресенье. Друзья условились, чтобы завтрак происходил после обедни, на которой Дюран в качестве церковного старосты не мог не присутствовать ни под каким предлогом. Прибавим, что во время обедни Дюран, всегда такой благоговейный и набожный, был на этот раз непростительно рассеян. Он не мог не взглядывать украдкой на почетную скамейку, назначенную для префекта. Что прикажете? Церковный староста все-таки человек! Надо заплатить небольшую дань человеческой слабости.
В назначенное время приехал Рива. Приятели сели за стол. Завтрак был хорош; он был продолжителен, весел и орошаем частыми и обильными возлияниями. Дюран не понапрасну расхваливал свой погреб. Рива провозгласил это. Будущий префект порядочно подпил, пропел веселую песенку и рассказал несколько игривых анекдотов, в которых был сам главным героем.
Подали десерт. Оба собеседника облокотились локтями о стол, и разговор продолжался. Дюран рассказал свое приключение с прекрасной меховщицей на улице Пля-д'Этень, той самой красавицей, которой он подарил… ни более ни менее как если бы был маршалом, герцогом Ришелье, известным своей щедростью с женщинами… которой он подарил, говорим мы, превосходный перстень, осыпанный бриллиантами и стоивший тысячу двести ливров. Дюран посвятил десять минут описанию этого удивительного перстня. Он не забыл упомянуть ни об одном из маленьких каменьев, окружавших большой бриллиант.
– Я вижу, мой милый, – сказал управитель, – вы цените драгоценные камни и любите их.
– До безумия!
– Знаток ли вы, по крайней мере?
– Могу похвастаться…
– В таком случае я мог бы вам показать кое-что заслуживающее вашего внимания…
– А! посмотрим!..
Рива не заставил себя просить. Он вынул из бокового кармана табачного цвета сверток продолговатой формы, обернутый в серую бумагу. Он развернул бумагу, и Дюран увидал зеленый кожаный футляр. Управитель надавил пружину, футляр раскрылся.
Дюран вскрикнул от изумления и восторга. Хотя дневной свет вообще не так благоприятен, как свет восковых свечей и люстр, чтобы выставить блеск драгоценных каменьев, но все-таки нельзя было не удивиться необыкновенному блеску того, что увидал Дюран. В футляре лежали ожерелья, серьги, несколько булавок, броши, перстни, и все из бриллиантов самой чудесной воды и изумительной величины. Кроме того, там была бабочка из изумрудов, рубинов, топазов и сапфиров!
Рива дал Дюрану налюбоваться, потом сказал:
– Как вы это находите?
– Бесподобно!.. великолепно!.. удивительно!.. – вскричал купец в восторге.
– Во что вы оцените все это?
– Но… по крайней мере, все это стоит тысяч пятьсот.
– Да, по крайней мере, – подтвердил управитель.
– Я подозреваю, что все эти вещи назначены вдовствующей графиней быть свадебным подарком графу, ее сыну, или графине, ее дочери…
– Да, это было назначено для моего молодого господина, графа Сципиона…
– Как было?.. Разве уже теперь нет?..
– И да и нет… это зависит…
– От чего?
– О! Боже мой, от безделицы, только очень досадной…
– От безделицы… что это за тайна?
– Не знаю, должен ли я…
– Да, должны, мой добрый друг, мой превосходный друг.
– Конечно, у меня нет от вас секретов…
– И вы прекрасно делаете…
– Надо вам сказать, что молодой граф Сципион удивительнейший вельможа.
– Как весь его род! – вскричал Дюран.
Рива поклонился, потом продолжал:
– О! но вы не можете составить себе понятия о величии души его, о его удивительном бескорыстии… Представьте себе, этот вельможа, невеста которого имеет от матери полтора миллиона дохода, не считая состояния ее отца и надежд, отказался вступить в имение покойного графа де Сент-Анилль.
– А! вот как!
– Да, он говорит, что не хочет, чтобы вдовствующая графиня чего-нибудь лишала себя для него, и довольствуется сотней тысяч экю годового дохода, которые он получает по наследству после своего дяди, великого леомонского приора…
– Черт побери, – вскричал Дюран, ударив по столу. – Какой достойный молодой человек.
– Графиня, – продолжал управитель, – тронутая этим, захотела отблагодарить его за такое великодушие каким-нибудь прекрасным подарком…
– Так и следовало…
– И велела мне отыскать… Вчера вечером мне порекомендовали жида, которому принадлежат эти бриллианты… Знаете ли, за сколько он уступает их мне?
– За пятьсот тысяч ливров?
– Нет, за четыреста.
– Но они стоят больше…
– Знаю! но, как кажется, дела этого жида запутались, он уезжает из Франции и хочет непременно, чтобы вся сумма была выплачена в двадцать четыре часа.
– Да вам ведь все равно, – сказал Дюран.
– Ошибаетесь.
– Как?
– Вернувшись домой, я проверил свою кассу: оказалось, что покупка отеля разорила нас; я нашел только триста пятьдесят тысяч и предложил их жиду, с просьбой подождать остальной суммы с неделю.
– Он, разумеется, согласился?..
– Нет; повторяю вам, что он уезжает и ему нужна вся сумма сполна…
– А!..
– Я отнес бриллианты к графине и рассказал ей, в чем дело. «Стало быть, вы не можете заплатить?» – сказала она мне. «Не могу, графиня; нам недостает пятидесяти тысяч; сегодня двадцать пятое число, а мы получим деньги только тридцатого». – «Отдайте же назад эти бриллианты». – «Но, графиня…» – «Не нужно никаких но… вы не можете заплатить… возвратите». – «Но есть средство…» – «Какое?»
Тут управитель за благо рассудил остановиться.
– Я поступаю как графиня де Сент-Аниллъ, – вскричал Дюран, – и скажу вам: какое же это средство?
– Решительно, – сказал Агамемнон Рива вместо ответа, – я лучше бы сделал, если бы не начинал этого рассказа; я вижу, что не выпутаюсь, не рассердив моей благородной госпожи…
– Как это? – вскричал Дюран.
– А вот как! я должен был молчать; но если уж начал, так кончу… ваша скромность мне известна…
Дюран взял за руку управителя и пожал ее с чувством, насколько к тому способен купец, плотно позавтракавший. Рива продолжал:
– «Это средство, графиня, – сказал я, – заключается в том, чтобы взять остальные деньги из кассы нашего достойного хозяина… Что значит для него пятьдесят тысяч ливров?.. Я уверен, что в его сундуке лежит в десять раз более…» – «Занимать?.. – вскричала моя благородная госпожа. – Вы с ума сошли, Рива!» – «Совсем нет, графиня…» – «Обращаться к чужой кассе… Никогда!» – «Однако, графиня…» – «Ни слова более; отнесите назад эти бриллианты». Нечего было возражать, и я, отправляясь к вам завтракать, думал: «Очень мне хочется раз в жизни ослушаться графини и попросить от себя этого превосходного Дюрана… Он готов броситься в огонь за нас… Не прибегнуть в этом случае к нему значило бы лишить его единственного средства выразить свою признательность за почести, которые графиня выхлопотала для него и для его родных…»