Будучи министром иностранных дел Союза, Эдуард Амвросиевич ни разу не привлекал меня к делам внешней политики – мы могли разговаривать и разговаривали на любые другие темы, – а ведь во время перехода Шеварднадзе на этот пост совсем с другой работы я возглавлял Институт мировой экономики и международных отношений, который по праву считался выдающимся центром, объединяющим сильнейших ученых-аналитиков. Между тем я всегда относился к нему как к человеку, безусловно, неординарному, талантливому.
Впрочем, один раз он меня все-таки «привлек». Шеварднадзе, Дж. Бейкер – в ту пору госсекретарь США – и я поужинали в доме у нашего общего товарища известного скульптора Зураба Церетели. Обстановка, кстати, была совершенно непринужденной. Но это было еще в 1988 году.
Судьба свела меня и с В.Г. Ардзинбой. Он был научным сотрудником в Институте востоковедения Академии наук, который я возглавлял в конце 70-х годов. С ним в то время тоже не обошлось без коллизий. Я воспрепятствовал тому, чтобы на работу в институт взяли его супругу, так как она не написала диссертации в отведенный на это аспирантский срок. Сам же Владислав Григорьевич был очень способным, эрудированным ученым, занимавшимся с успехом Древним Востоком.
От этих двоих людей – Э. Шеварднадзе и В. Ардзинбы – практически зависит, будет ли надежно ликвидирован конфликт, который уже причинил столько горя двум народам, да к тому же создал крайне нежелательную ситуацию и для России. Конечно, им нелегко. Довлеет груз прошлого, накопленный и до войны, и во время грузино-абхазских боевых действий. В советский период, особенно в то время, когда в Грузии командовал Берия, абхазы были отодвинуты со всех сколько-нибудь важных постов. На них, собственно, как и на грузин, обрушились сталинские репрессии, но абхазов было меньше, и, возможно, это сказалось на их судьбе больше. Что и говорить, автономный статус Абхазии в составе Грузии был формальным.
Что касается начала военных действий в 1993 году, то они во многом были подготовлены националистическим режимом З. Гамсахурдия, находившимся у власти в Тбилиси, хотя и начались в ту пору, когда руководителем Грузии уже стал Э. Шеварднадзе. Но справедливости ради нужно сказать, что тогда он еще не полностью владел обстановкой и, самое главное, не контролировал ее. Ввод грузинских боевиков в Абхазию возглавил позже попавший в тбилисскую тюрьму Китовани якобы для охраны железной дороги, проходящей из России в Грузию, а затем в Армению. Между тем боевики обрушились на мирное население. Потом поджоги, убийства, мародерство было повторено в отношении грузинского населения абхазскими боевиками, получившими подкрепление с Северного Кавказа, главным образом из Чечни.
И не только с Северного Кавказа. Я знаю, что российское руководство, в первую очередь президент, никогда и ни при каких обстоятельствах не санкционировали участие российских военных – прямое или косвенное – на одной из сторон конфликта. В марте 1999 года, будучи председателем правительства, я находился на борту сторожевика «Сочи», командир которого рассказывал, что во время вооруженных действий корабль обстреливался с двух сторон – и когда вывозил абхазских беженцев, и когда эвакуировал грузинских. Но ведь это факт, что грузинские позиции обстреляли с воздуха «неопознанные» самолеты – их не было у абхазов. Не исключаю, что это было делом рук преступной кучки коррумпированных российских военных, но именно отдельных отщепенцев, и конечно же не могло повлиять на исход войны.
Был момент, когда война могла быть остановлена. Бывший в ту пору министром обороны П. Грачев предложил ввести две дивизии и разоружить обе стороны. Грузинское руководство отказалось, позже признав свой отказ ошибкой. За этим последовало взятие Сухуми и отступление грузинских частей за реку Ингури. Тысячам и тысячам беженцев были отданы гостиницы, дома отдыха в Тбилиси, других городах Грузии. Большинство из беженцев лишились средств к существованию.
Так сложился далеко не благоприятный фон для урегулирования. Большие надежды возлагались и возлагаются на Россию. Она действительно делает многое для того, чтобы не размылось хрупкое перемирие и стороны пришли к взаимопониманию. Достаточно сказать, что российские миротворцы, которые находились в зоне конфликта, к моменту написания этой книги уже потеряли около 70 человек убитыми и более 150 человек ранеными. Много ли в мире стран, которые после этого незамедлительно не выведут своих солдат из такой губительной зоны? Но в Москве хорошо понимали, что неподготовленный вывод неизбежно привел бы к возобновлению масштабного грузино-абхазского вооруженного столкновения. И поэтому, именно поэтому мы соглашались все это время на саммитах СНГ (миссия российских миротворцев получила мандат стран СНГ) продлевать нахождение наших солдат в Абхазии. Причем несмотря на то, что грузинская сторона, особенно парламент и его председатель, упражнялась в обвинениях в их адрес и даже требовала их немедленного вывода, что не мешало грузинским мидовцам, да и руководству повыше, нередко тоже круто критиковавшим россиян, просить нас – но не публично – о продлении мандата миротворческих сил.
Как я уже подчеркивал, главной своей целью Россия, российский МИД считали недопущение срыва перемирия, возобновления военных действий. Здесь были достигнуты более или менее обнадеживающие результаты. Подписано несколько документов, в которых стороны подтвердили свои соответствующие обязательства. А дальше все упиралось в те позиции, которые далеки от возможного компромисса и с которых они не хотели сходить.
С большим трудом нам удалось убедить Ардзинбу принять формулу, по которой стороны согласны жить в общем государстве в границах Грузинской ССР (фактическое признание территориальной целостности Грузии). Вместе с тем абхазами отводилось все, что не укладывалось в схему равносубъектности двух сторон, составляющих это государство.
Не принимая такую равносубъектность, что мне кажется оправданным, грузинская сторона одновременно пыталась ввести в готовившийся с нашей помощью для подписания документ ряд моментов, которые могли вызвать подозрение у абхазов в стремлении вернуть дело к прежнему, довоенному положению. Например, настойчивое требование об общей конституции, не довольствуясь договором, определяющим отношения двух сторон и имеющим силу конституционного закона.
Уперлись и в проблему возвращения беженцев. Абхазы связывали с началом процесса организованного возвращения беженцев получение международной экономической помощи, обращение к России с двух сторон об открытии границы с РФ по реке Псоу (была закрыта в связи с событиями в Чечне, но осталась полузакрытой уже с учетом грузино-абхазского конфликта) и возобновление движения по железной дороге. Грузия же настаивала на том, что все это должно произойти в увязке с окончанием процесса возвращения беженцев. Не проходила и наша компромиссная формула об «увязке» с созданием механизма для возвращения и его работой, удовлетворяющей обе стороны.
Неприемлемой для России была постановка вопроса Тбилиси о том, чтобы, изменив мандат миротворцев, поручить им обеспечить силой возвращение беженцев и их охрану. Иными словами, требование превратить миссию миротворчества, основывающуюся на том, что ее принимают обе стороны в конфликте, в навязывание мира силой, то есть в полицейскую операцию. Мы на это пойти не могли и не можем по многим причинам: с учетом неизбежности серьезных потерь, настроений в России и, наконец, того, что подобный мандат на применение силы может быть выдан только Советом Безопасности ООН.