Первый год работы в Токио был самым трудным в моей жизни. Сложнее всего было сломать отношение ко мне как к чужаку-дилетанту. Но китайский язык – это латынь Восточной Азии. Так что знания древнекитайской философии и литературы позволяли мне блеснуть перед японцами там, где многие наши японисты мне уступали.
Я нашел свой собственный подход к освещению Страны восходящего солнца. Задался целью найти скрытые пружины послевоенного экономического чуда в особенностях японского менталитета, человеческих отношений в этой малопонятной для иностранцев стране. Это подвело меня к мысли написать своего рода путеводитель по японской душе, каковым стала книга «Ветка сакуры».
Пытаясь описать японский национальный характер, я сравнивал его с китайским. И тут пришлось чаще противопоставлять, чем сопоставлять. Потратив пять лет на изучение страны и языка, а потом проработав семь лет в Поднебесной, я признаться, ошибочно полагал, что китайцы и японцы некие близнецы-братья (и по цвету кожи, и по разрезу глаз, наконец, по общей иероглифической письменности). Но жизнь заставила убедиться, что наши дальневосточные соседи являют собой, как говорят одесситы, «две большие разницы».
Несколько утрируя, скажу, что китайцы – это немцы Азии. В своем поведении они руководствуются логикой и рассудком. Японцы же в этом смысле – русские Азии. Они, как и мы, живут не умом, а сердцем. У них превалирует эмоция и интуиция. Коренится же этот контраст в отношении к природе, то есть к естественному, и к тому, что создано человеческими руками – к искусственному.
На взгляд китайцев, человек как творец – властелин, а материал – его раб. Японский же мастер не навязывает материалу свою волю, а помогает раскрыть его первородную суть. Наглядный пример – национальная кухня. В Китае это некая алхимия, умение творить неведомое из невиданного. В Японии же это искусство создавать натюрморты на тарелке. В отличие от геометрически расчерченного Пекина, хаотичный Токио вырос, «как растет лес». Японские градостроители, подобно местным садовникам, лишь подправляли то, что появилось само собой.
Но главный материал – человек. По мнению китайцев, личность можно и нужно лепить заново. Конфуцианство требует от человека постоянного совершенствования. Об этом напоминают флюгеры в виде карпов, вьющиеся над домами, где есть мальчики. Плыть против течения, стремиться вперед и выше – вот суть мужского характера, воплощенная в этой поэтической метафоре.
Японцы же считают для себя примером сплавщика на плоту. Главное – найти стремнину реки и плыть по течению, лишь при необходимости отталкиваясь от берегов. Можно сказать, что китайцам религию заменяет этика (нормы взаимоотношений между людьми), японцам же – эстетика (культ природы, любование весенней сакурой, багрянцем осенних кленов, другие формы совместного обучения красоте).
Однако обоим народам присуща склонность к самоконтролю и предписанному поведению. Как у китайцев, так и у японцев идет постоянный поиск консенсуса, согласия на основе взаимных уступок. Те и другие ставят общие интересы выше личной выгоды. Их религиозная терпимость распространяется и на мирскую жизнь. Обоим народам присуще представление об истине как о горной вершине, к которой ведет множество путей, и каждый вправе выбрать любой из них. Как знать, может быть, именно это когда-нибудь станет благоприятной предпосылкой для создания подлинно многопартийной системы как в Стране восходящего солнца, так и в Поднебесной.
Каждый японец с детства знает легенду о происхождении своей страны. Когда бог Изанаги спускался с небес, дабы отделить земную твердь от хляби, он ударил копьем по зыбко колыхавшейся внизу пучине. И тогда из его выдернутого назад копья упала вереница капель, образовав изогнутую цепь островов.
Сотворение Японии, которому посвящена древняя легенда, еще не завершено. Капли, упавшие с богатырского копья, еще не застыли окончательно. Молодая суша из конца в конец вздулась волдырями вулканов, то и дело ходит ходуном из-за землетрясений.
Японцы любят говорить, что им приходится жить на вздрагивающей спине, которую выставил из пучин океанский дракон. Вулканические извержения и подземные толчки для них не редкая трагическая случайность, а нечто неизбежное, как жара летом или холод зимой.
Япония – это страна, где постоянно дает о себе знать необузданность стихийных сил. Но где на каждом шагу впечатляют следы упорного человеческого труда. Природа здесь не только жестока, но и скупа. Япония также гориста, как и Швейцария. Однако ее равнинная часть заселена в пять раз плотнее. Несметная рать гор захватила страну для себя, оттеснив людей к побережью. Горы всегда видишь на горизонте, даже находясь на самой большой равнине.
Для большинства японцев солнце всегда поднимается из моря и садится за горы. Для меньшей части – наоборот. Исключения составляют лишь глубинные районы, огражденные хребтами от обоих побережий. Только там солнце встает из-за гор, и за горы же садится.
Потребовался самоотверженный труд сотен поколений, чтобы превратить горные склоны в уступчатые террасы рисовых полей, в чайные и тутовые плантации. Даже воды внутренних заливов заштрихованы темными полосами. Это плоты, к которым под водой привязаны корзины с жемчужными раковинами.
Став первыми в мире жемчуговодами, то есть, научившись выращивать в морских раковинах драгоценные перлы, японцы доказали способность возмещать бедность недр своей страны.
Пусть природа Японии порой жестока к людям, пусть она скупа. Но достаточно побывать на этих островах, чтобы понять, почему населяющий их народ обожествляет родную природу, делает ее мерилом своих представлений о красоте.
Понятие «живописности» по-японски выражается словами «горы и воды». Эти элементы природной красоты здесь поистине вездесущи. В стране лесистых гор и морских заливов сама натура – сосны на прибрежных скалах, зеркальная мозаика рисовых полей, сумрачные вулканические озера учат человека ценить прекрасное.
На сравнительно небольшой территории представлена растительность различных климатических поясов. Бамбук, склонившийся под тяжестью снега – символ того, что тут соседствуют север и юг.
Сочетание муссонного климата, теплого морского течения и субтропических широт сделало Японию страной своеобразного климата, где весна, лето, осень и зима очерчены очень четко и сменяют друг друга на редкость пунктуально. Японцы находят радость в том, чтобы не только следить за этими переменами, но и подчинять им ритм своей жизни.
Став горожанином, современный человек во многом утратил контакт с природой, она почти не влияет на его повседневную жизнь. Японец же и в городе остается не только чутким, но и отзывчивым к смене времен года.
Подчиняясь календарю, он старается есть определенную пищу, носить определенную одежду, менять убранство своего жилища. Он приурочивает семейные торжества к явлениям природы. Зимой принято любоваться свежим снегом, весной – цветением сакуры, осенью – багрянцем кленов и полной луной.