Склонность и умение считать деньги – отличительная черта жителей Соединенных Штатов. И жертвы американского «этнического ГУЛАГа», каковым, несомненно, являлись двенадцать лагерей принудительного поселения, скрупулезно подсчитали понесенные ими потери. Стоимость утраченного ими имущества составляет в современных ценах 1,3 миллиарда долларов, а потерянные из-за ссылки доходы – 2,7 миллиарда долларов. Итого 4 миллиарда.
В 1990 году президент Буш-старший заявил: «Мы должны признать, что допустили серьезную несправедливость к американцам японского происхождения в годы Второй мировой войны. Это было трагической ошибкой».
Позднее письменное извинение за подписью президента Клинтона получили более двух тысяч бывших железнодорожников, которые подверглись репрессиям в 40-х годах. Среди них была и японка по имени Фумико Симада из Сакраменто. Она была ребенком, когда ее отца, проработавшего двадцать два года на железнодорожном транспорте, выслали по этнической принадлежности.
Чтобы вручить ей и другим пострадавшим от американской демократии письменное извинение президента и чек на денежную компенсацию, в Белом доме специально отыскали чиновника с азиатской внешностью. Им стал заместитель генерального прокурора с китайской фамилией Ли.
Но вернемся к хронологии событий. 19 февраля 1942 года Рузвельт подписал исполнительный ордер номер 9066, на основе которого 127 тысяч американцев японского происхождения были репрессированы на этнической основе. Подобно тому, как жители Германии попадали в Освенцим или Бухенвальд лишь потому, что они евреи.
В ноябре 1943 года Сталин услышал от Рузвельта об американском опыте «зачистки» Тихоокеанского побережья. А в феврале 1944 началась поголовная высылка чеченцев в Казахстан, затем последовали аналогичные репрессии против крымских татар и других народов, исповедующих ислам.
В разноголосом, но хорошо оркестрованном хоре критиков действий России в Чечне постоянно звучат ссылки на «родимые пятна сталинизма», на некую «инерцию ГУЛАГа». Мол, именно она порождает несоразмерность военных усилий России в подходах к конфликтам в Южной Осетии и Абхазии, как в свое время при проведении антитеррористических операций в Чечне.
Ничего подобного, дескать, нельзя и представить себе в западном мире, где главенство закона и неприкосновенность личности гарантированы чуть ли не со времен Великой хартии вольностей. Однако у американских ревнителей прав и свобод человека есть свой «скелет в шкафу». О нем, то есть об «этническом ГУЛАГе» в США, опыт которого Сталин перенял после встречи с Рузвельтом в Тегеране, я и постарался напомнить в данном комментарии.
Не стоит ли задуматься: если Саддам Хусейн был повешен за расправу над жителями нескольких шиитских деревень, разве не является преступлением против человечности интернирование и ссылка на несколько лет 127 тысяч человек лишь из-за их этнической принадлежности? И могут ли учить других нормам поведения те, кто совершил подобные деяния?
Японцы часто сравнивают нашего Петра Первого со своим императором Мэйдзи. Именно он в 1868 году положил конец трехвековому затворничеству Страны восходящего солнца и начал кардинальные реформы под девизом «западная техника» – японский дух».
Меня, коренного питерца, не удивляет, что эти заморские заимствования чаще всего имели голландское происхождение. (От дома на Фонтанке, где я родился и вырос, до района, названного еще в петровские времена «Новая Голландия», можно дойти пешком.) Не случайно новшества эпохи Мэйдзи обобщенно именуются в японском языке словом «рангаку», что буквально значит «голландская наука». Ведь именно голландские мореплаватели первыми из европейцев добрались до японских берегов и получили монопольное право обосноваться в Нагасаки.
Я попал в Голландию после семи лет жизни в Японии. И невольно взглянул на нее глазами жителя Страны восходящего солнца. Слово «колорит» означает цвет, оттенок. Лицо страны складывается из того, как природа распределяет краски в ее облике. Ключом к пониманию этого служит голландская живопись. И тут для меня откровением стал Ван Гог.
Совершенно по-иному ощущаешь колорит его картин, находясь на родной земле художника. Кучевые облака, изумрудная зелень пастбищ, серебристая гладь каналов, голубые силуэты колоколен на горизонте – краски в этой стране чисты и свежи, не будучи крикливыми. Благородством оттенков они напоминают почитаемую на Дальнем Востоке перегородчатую эмаль.
Мне было особенно интересно увидеть две картины Ван Гога, датированные 1888 годом: «Мост под дождем» и «Цветы сливы». Художник дал им общее название: «По мотивам Хиросиге». Так я смог воочию убедиться, что Ван Гог, подобно другим основоположникам импрессионизма, был поклонником мастеров японской цветной гравюры и последователем Хиросиге.
Япония и Голландия. У этих стран куда больше различий, чем сходства. Японская пословица гласит: для большинства людей солнце встает из-за моря и садится за горы, для меньшинства – наоборот. Голландия же вообще не знает гор. Она неправдоподобно ровна, как бильярдный стол, обтянутый зеленым сукном.
Ковер сочных лугов, на которых пасутся черно-белые коровы, расчерчен серебристыми лентами каналов и местами украшен кирпичными постройками. Кирпич в Голландии имеет коричневатый оттенок, напоминающий цвет шоколада на изломе. Дело тут, наверное, в качестве местной глины. Но когда видишь целый город, к примеру Амстердам, где из такого кирпича построены старинные дома, им же вымощены улицы, из кирпича сложены живописные мостики над каналами, начинаешь чувствовать себя в сказочном шоколадном городе. На фасадах ярко выделяются белые наличники. А коли дома шоколадные, то окна, наверное, сахарные. Никогда не думал, что можно вложить в форму и расположение окон, в конфигурацию оконных переплетов столько фантазии!
Кроме шоколадного кирпича и сахарных наличников голландский город состоит еще из зеркального блеска. Ходишь по неогражденным берегам каналов и видишь сразу не один, а два города. Особенно любит глядеться в зеркало собственных вод Амстердам.
В каналах отражаются фронтоны бюргерских домов. Вспыхивают неоновые рекламы, удваиваясь в воде. Утки деловито собирают корм среди лепестков цветущих вишен. Пожалуй, лишь ряды замерших вдоль набережных автомашин вносят что-то от нашего времени в облик города, каким его когда-то увидел Петр Первый.
Голландия похожа на Японию, пожалуй, лишь тем, что в обеих этих странах не увидишь невозделанного клочка земли. Но если японским земледельцам приходилось веками вырубать на горных склонах уступчатые террасы рисовых полей, то голландцы вынуждены отвоевывать пашню у моря.
Если уж проводить параллели, то Голландия – это Япония, с территории которой убрали не только горы, но и все то, что является надругательством над природой. Едешь по безукоризненно чистой стране и думаешь: куда же девались эти вроде бы неизбежные последствия индустриализации?