Первым командиром полка у нас был Кондрат (Кондрат Емельян Филаретович, полковник. Участник гражданской войны в Испании. Во время Отечественной войны командовал 2 ГИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 100 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 11 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (пять раз), Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями. – Прим. М. Быкова.), он был герой Испании, я его мало видел на полетах. Руководили командиры эскадрилий. Чем он занимался, не знаю, но в общем полк был не в блестящем состоянии. Аварийности не было, но в Запорожье были большие ангары и была взлетно-посадочная бетонная полоса, а рулеженных дорожек от ангаров до полосы не было.
15 апреля 1941 года была объявлена тревога, прилетел Яков Владимирович Смушкевич, нарком. По положению за 20 минут все 60 истребителей должны были стоять на взлетной полосе. А тут за 2 часа 4 самолета были доставлены на взлетную полосу. Каждая эскадрилья (а всего их было 4) с трудом на плечах тащила по самолету. Потому что грунт на Украине, чернозем, настолько размок, что самолет увязал. Потому и тащили на плечах. Мотор нельзя было запускать.
Я помню, полк стоял строем, шел Яков Владимирович Смушкевич (Смушкевич Яков Владимирович, генерал-лейтенант авиации, помощник начальника Генерального штаба РККА по авиации. Участник гражданской войны в Испании и других предвоенных вооруженных конфликтов. Дважды Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени МНР. 08.06.41 арестован и необоснованно репрессирован. Расстрелян 28.10.41. Реабилитирован в 1954 году. – Прим. М. Быкова.), опираясь на палку. А возле него Конрад и свита. Я слышал, как Смушкевич сказал Конраду: «Не сегодня-завтра с немцами воевать, а вы что здесь в бирюльки играете?!» Короче говоря, его просто сняли.
Пришел подполковник Гончаров. Не такой прославленный, как Конрад, но опытный, квалифицированный военный, отличный летчик. Он взял дело в свои руки. Начали летать дважды в день. Я уж не знаю, как он все это устроил, ведь, кроме прочего, у нас были трения с бомбардировщиками, которые стояли на этом аэродроме, потому что командовал гарнизоном командир бомбардировочной дивизии, и нам не всегда выделяли время на полеты. В общем, Гончаров поступил в апреле, уже в мае мы перелетели на полевой аэродром в Новую Полтавку, в районе Николаева. Началась напряженная учеба. Гончаров сделал то, чего не сделал Конрад. Он тренировал молодых летчиков – главным образом готовя звенья, готовя слетанность старого и молодого летного состава.
Среди молодых летчиков были хорошие пилоты, но многие не понимали серьезности положения. Помню, как после одного воздушного боя старший лейтенант Щербинин в приангарном здании, где висели силуэты самолетов вероятного противника, это были немецкие самолеты, глядя на МЕ-109, на «мессершмитт», сказал: «Я бы схватился с ним. Я бы ему!» Я посмотрел на Токарева. Его лицо, обычно доброжелательное, стало суровым, он перебил Щербинина и сказал: «Что вы «мессеру»?! Что вы можете ему противопоставить? Вы виражите в лучшем случае на тройку. А стреляете? Как вы стреляете? Норматив на 120 патронов три попадания по конусу – удовлетворительно, до 10 – хорошо, свыше 10 – отлично. Вы же из 10 не выходите! Если бы вы стреляли, как Сигов (а Сигов делал 60 пробоин), вот тогда вы могли бы говорить. Да научитесь еще виражить, как Сигов (Сигов Дмитрий Иванович, капитан. Воевал в составе 131 ИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 123 боевых вылета, в воздушных боях сбил 9 самолетов лично и 6 в группе. Герой Советского Союза (посмертно), награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды). Погиб в воздушном бою 26.10.42. – Прим. М. Быкова.). Что вы можете противопоставить «мессеру»? У «мессера» пушка, у «мессера» крупнокалиберные пулеметы, «мессер» бронирован, он не легко уязвим, скорость его на 100 километров больше, чем у И-16. Что вы ему противопоставите? Бросьте вы это самохвальство! Меня возмущает вся эта трепотня по радио и в кино. Война – это не игрушка. Будем бить малой кровью! Посмотрим, какая будет малая кровь. Надо учиться воевать, учиться воевать… Вот мы столкнулись с Финляндией. Вы знаете, что мы не смогли сбить «бристоль-бленхейм»? Вы что думаете, что вы легко собьете «юнкерс» или «хейнкель»? Что там сидят дураки?! Вы знаете, что немецкие пилоты, пожалуй, лучшие в мире. Они уже имеют военный опыт в Испании. Что вы можете им противопоставить? Бросьте вы эту похвальбу!» И, обращаясь к молодым, сказал: «И вы, особенно молодые, не увлекайтесь. Вы смотрите, вам есть у кого учиться. Учитесь у Сигова. Вы знаете, что Сигов на Халхин-Голе сбил 5 японских самолетов, а одного японского истребителя пригнал на свой аэродром и посадил. Вот вам пример! А вы из десятки не выходите».
Вскоре действительно молодые ребята во многом преуспели. А положение было напряженным, хотя в печати все время говорилось о хороших взаимоотношениях с Германией, о том, что Германия не нарушает пунктов договора, что все идет нормально. В это не верилось как-то.
Вскоре, 10 мая, мы перелетели еще южнее, в Бессарабию. А при транспортировке самолета со станции со мной произошла беда. Ящики самолетные буксировали гусеничным трактором – тросами. Надо было идти перед ящиками, поддерживая тросы руками, потому что, когда трактор на повороте разворачивался, трос падал – надо было его поддерживать. И на одном таком развороте, когда я поддерживал трос, трактор резко дернул, трос ударил меня по ногам, сбил и потянул на меня ящик. Уже ноги начало давить, но трактор остановился. Потом извлекли меня из-под ящика и отправили в местную больницу. Недели две там мои искалеченные ноги приводили в порядок.
В Бессарабии наш батя неоднократно тренировал полк по боевой тревоге – то на перехват морского десанта, то на перехват бомбардировщиков. Понимаете, какое было глупое положение! Мы видели немецких разведчиков, которые ежедневно летали через нас, и мы не имели права ничего им противопоставить. Не только сбивать, но нельзя было взлететь и попросить их удалиться. Ю-88 на большой высоте утречком рано проходил и вечером тоже проходил. Они смотрели, что у нас делается, а мы с этим мирились. Я сейчас не помню, в каком-то полку летчик вылетел и преследовал разведчика. Так его арестовали и судили. И самое интересное, что его судили в сентябре 1941 года, когда уже шла война.
Токарев и Гармаш жили отдельно – в деревне, а мы все жили в палатках рядом с аэродромом. 22 июня шел небольшой дождик. Ночью было тихо. Мы спали в палатках под шум дождя. Вскоре после рассвета вдруг раздался воющий звук сирены. Мы все заворчали: «Что это батя в воскресенье не даст отдохнуть?! Только три дня назад мы отражали румынский десант. Вот опять тревога!» Я побежал к самолету, расчехлил его, запустил мотор, стал пробовать. Другие самолеты тоже запустили моторы. Эскадрильи стояли вдоль всех сторон прямоугольного аэродрома. Наша эскадрилья располагалась ближе всего к деревне, поэтому мы запустились первыми. Вскоре запустились эскадрильи, которые стояли по бокам, четвертая эскадрилья, которая стояла на противоположной стороне, запустилась последней. Когда запустилась четвертая эскадрилья, я уже заканчивал испытание мотора, прогрел его. Вдруг почувствовал, что меня бьет по ногам ручка управления. Увидел, что инженер по вооружению дергает элерон, показывая, чтобы я убрал газ. Я убрал газ. Он подошел и сказал, что надо испытывать пулеметы. Я возмутился, что стрелять из 4 пулеметов, потом снимать их и чистить – это же полдня, все воскресенье пропадет. Он мне что-то еще сказал, но я не понял. Потом он ткнул меня рукой в плечо, нагнулся к уху, сказал: «Война, Синайский, война, какое воскресенье!» И ушел. Естественно, я увеличил газ, потому что стрелять можно было при больших оборотах, иначе прострелишь винты синхронными пулеметами. Отстрелял всеми четырьмя пулеметами, вылез, выключил мотор и ждал указаний.