Book.

– У вас какой был?

– Это в зависимости от должности. 101-й – командир полка. 106-й или 105-й – командир эскадрильи. Вот такие номера были. По номерам.

– Бортовой свой номер помните?

– Да. 69-й и 02-й. Дело в том, что получалось так, что летчиков было побольше, чем самолетов. На одном самолете могли летать все. Но 02-й был моим личным самолетом.

– Звезды за сбитые рисовали?

– Рисовали, но не все. Когда посмотрели в газетах «Сталинский сокол», «Красная Звезда» снимки со звездами, и у нас начали рисовать. Чем мы хуже? Но в связи с тем, что летчики менялись, эти звезды не соответствовали летчикам.

– Что было первичным – получение хорошего самолета «Кобры» или то, что вы как летчик стали уверенно чувствовать себя в воздухе?

– Совпадение и того и другого. Хороший летчик на хорошем самолете может творить чудеса.

– До того, как вы получили «Кобру», сколько у вас было сбитых?

– Кроме «рамы», был еще один или два сбитых. Можно посмотреть в летной книжке. А так все совпало. Совпадение хорошего качества летчика и самолета дает непобедимый результат.

– Можно ли сказать, что ваше отношение к «Кобре» именно такое, поскольку этот самолет соответствовал вашим навыкам?

– Можно так сказать. Но я, например, «Як» не стал бы умалять, он не хуже «Кобры» по летным качествам. Я любил «Як».

– Если бы вам дали «Кобру» в 1941 году, могли бы вы ей воспользоваться так же, как в 1943 году?

– Конечно. Было бы лучше. Реализовать ее качества смог бы.

– В начале июля 1943 года шел немецкий конвой, на него выпустили сводную группу. Севрюков был ведущим группы сопровождения. Была плохая погода, и Севрюков увел прикрытие. Эту группу торпедоносцев, штурмовиков посбивали. Не помните такого?

– У меня такой эпизод не отложился.

– Кто был Севрюков по должности?

– Командир первой эскадрильи. Может быть, и был этот факт. Может, после этого он и ушел на транспортный самолет. На Ли-2. Когда мы «Кобры» получали, его уже не было. Его, возможно, просто сняли. Прошел слух, что он больше не хочет в бой летать.

– Про «Тандерболт» расскажите, летали?

– Летал (смеется), когда война закончилась. Это истребитель, да… Тяжелый истребитель. В принципе для ведения воздушного боя с «мессерами» не годится. Он был создан у американцев для прикрытия «крепостей», когда они бомбили на больших высотах. Двигатель развивает основную мощность на больших высотах, 7—10 тысяч и выше. В принципе тяжелый, на управлении, на ручке и по маневренности, он тяжелый. Я его не считаю истребителем… Такой полубомбер. Они его называют истребителем дальнего сопровождения бомбардировщиков. Но вести воздушный бой.

Потом на аэродром Ваенга собрали их со всех морских аэродромов. Я летал за «Тандерболтами», которые оставались в разведполку в Евпатории. Перегоняли их на север. А потом помяли тракторами.

– Мы про Панина поговорили, если вернуться к Чертову, он к вам пришел после Панина?

– Да. Его прислали на замену из Ейского училища.

– Как он себя повел как командир полка?

– Как офицер вел себя нормально. Только он не стремился, как летчик, быстро войти в строй и летать на боевые задания.

Он осторожничал. Он был в возрасте, ему было больше 40. Когда он погиб, в его вещах нашли записку: «Зачем меня сюда перевели? Я бы принес больше пользы, находясь на своей старой должности». Его сбили при нанесении удара по какому-то немецкому конвою над морем. Я не был при этом.

– Вы говорите, что в конце декабря 1942 года вы еще были рядовым летчиком, как продвигалась ваша карьера потом?

Адонкин Василий Семенович

– В декабре 1942-го я был уже старшим летчиком. На «Кобрах» я уже был командиром эскадрильи, это осень 1943 года. Панин погиб в августе 1943 года, только-только получили «Кобры». Потом стал штурманом полка. С должности штурмана полка ушел на курсы командиров полков в Ригу в декабре 1945 года. В полк больше не вернулся.

– Хотел выяснить про заместителя командира полка Адонкина. Про его гибель пишут по-разному.

– Я в этом полете участвовал. Мы шли на прикрытие бомбардировщиков, по-моему, «пешек», Пе-2 или Пе-3 на бомбометание по кораблям в Лиинахамари. Набирали высоту, шли вдоль береговой черты, набирали высоту выше облаков. Облачность была порядочная, толстая, но были разрывы в этой облачности. Вот мы вышли в окно, выше облаков, а Адонкин не вышел. Он, видимо, в облаках потерял ориентировку, наверное, разбился.

В облаках учили летать только после войны. Летчик он был нормальный. Заходил к нам в эскадрилью часто, беседовал, был компанейский мужик.

– Ваш личный счет?

– У меня 16 самолетов лично сбитых. Из них засчитано мне три предположительно. Но оперсводками подтверждено. Почему предположительно? Потому что были сбиты над морем, никто не подтвердил. Надо чтобы кто-то видел, наземные войска, с корабля, надо, чтобы кто-то видел, что упал сбитый самолет, и тогда подтверждают. А когда его… мы же бой вели не над своими кораблями, а где-то в стороне. Сбил его, он упал, никто не видел, нырнул, да и все.

– Среди ваших сбитых самолетов, кроме вашей первой «рамы», остальные какие были по типам?

– Истребители, «мессера» и «фокке-вульфы». Бомберов не приходилось сбивать.

– Теряли ведомых?

– Да. Копылов погиб ни за что, просто по халатности. Был подбит немецкий летчик, который с парашютом приводнился в Ура-губу. Для того, чтобы его спасти, прилетел «дорнье», гидросамолет. Прикрывало его десятка два или три истребителей сопровождения. И вот они крутились. Нас подняли парой, даже не знаю для чего, в общем, наблюдать. Пришли в этот район. А там над этой лодкой кишат «мессера». Мы вышли с ведомым. А там начали отрываться отдельные истребители, «мессера», нас отогнать. А этот самый мой ведомый Копылов пошел в атаку, как пошел туда, чуть сблизился, его там «мессера» сразу сожрали. И все. Глупость. Я ему говорил по радио – не ходить туда, не спускайся, нечего там делать, все равно ничего не получится. Ему хотелось сбить самолет, бомбардировщик. Молодой был летчик.

– Из того состава, с которым вы пришли на Север, в 255-й полк, до конца войны кто-то, кроме вас, дошел?

– Федя Самарков, я, Власов Сашка, с которым мы из Иваново приехали в Чкаловск. Трое нас.