130 000 евреев из Минского гетто были замучены и расстреляны немецкими извергами и их пособниками…
Мать решила спасти меня. Была уже зима 1941 г. Мать собрала все семейные ценности и через знакомую по довоенной работе на фабрике договорилась с какой-то женщиной, которая за золото якобы занималась спасением еврейских детей, выводила их из города и размещала по белорусским семьям на дальних хуторах. Вечером я переполз через проволоку, и в определенном месте меня ждала эта женщина. Ей я отдал платок с мамиными кольцами. Ночью она прятала меня у себя в доме, утром дала телогрейку и повела в сторону Налибокской пущи. Проходили по пригородной деревне, и играющие на улице дети кричали мне: «Жиденок!» Пошли по лесу. Проводница сказала мне: «Иди вперед, а я тебя догоню!» Я пошел, она потихоньку отставала. Я все время оглядывался назад, и в какой-то момент заметил, что эта женщина исчезла. Она бросила меня в лесу!
После войны выяснилось, что эта тварь никого не прятала, и к партизанам или к крестьянам никого не приводила! Брала золото, выводила маленьких детей в лес и бросала на погибель, на растерзание зверям и полицаям… Хотя для меня звери и полицаи – это одно и то же… Никого из тех, кого матери доверили этой «проводнице», в живых не осталось! Возвращаясь с войны в 1945 г., я специально вез с собой свой «наградной» пистолет, чтобы застрелить эту суку, эту нелюдь, но она куда-то сбежала из Минска с немцами.
Пошел убивать тех, кто подсунул мне побелку вместо муки, но эти сволочи тоже смылись из города в 1944 г.
Так что не довелось мне отомстить этим извергам… Немцам отомстил сполна, а вот этих…
Жалею по сей день, что не расквитался с ними…
Но в тот зимний лень, голодный и замерзший, я шел по лесу и весь дрожал от страха и холода. На какой-то лесной дороге я увидел прямо перед собой волка.
Я опешил, смотрел на него и говорил себе, а может, это собака. И в эту секунду, когда я, леденея от ужаса, не в силах сделать даже один шаг, готовился умереть, на дорогу выехали несколько конников. На шапках-кубанках у них были нашиты поперек красные полосы. Всадники подъехали и спросили меня: «Ты кто?»
Я все о себе рассказал. Один из них посадил меня рядом с собой, на круп коня.
Привезли в деревню, кажется, в Медвежино. Полицаев в деревне не было.
Меня накормили и уложили спать.
Утром спросили: «Мальчик, а ты дорогу назад помнишь?»
У меня сразу навернулись слезы на глазах, я не хотел назад, я хотел жить!.. Партизан, беседовавший со мной, сказал, что я должен им помочь, передать записку с инструкциями в гетто нужному человеку. Добавил, что если меня остановят немцы или полицаи, то я должен эту записку проглотить, чтобы ни в коем случае немцы не прочли текст записки.
Я спросил его: «Дяденька партизан, а как вас зовут?»
Он усмехнулся и ответил: «Зови меня дядя Ваня Иванов».
Так началась моя работа в качестве партизанского связника и проводника из гетто.
Но я был связан напрямую только с партизанами, а не с подпольем гетто.
Моя мать была связана с руководителями подполья. Связь шла по цепочке, согласно законам конспирации.
– В 1942–1943 гг. немцы уничтожали обитателей гетто так же интенсивно, как и осенью 1941 г.?
– Да. Акции уничтожения продолжались.
Очень много людей погибло в мартовском погроме сорок второго года.
А во время акции 28 июля 1942-го было уничтожено 30 000 евреев гетто.
Рабочие команды задержали за городом на трое суток, а в это время немцы вместе с белорусскими, литовскими и украинскими карателями истребляли евреев в гетто. Тысячи убитых и изуродованных тел лежали на улицах гетто.
Остальных увезли на расстрел в пригороды.
Выживали во время акций только те, кто был в тот день в рабочей команде за пределами гетто или смог укрыться в «малине» и не был найден.
Многими в гетто овладела апатия, у них уже не было сил бороться за выживание, люди ждали смерти как избавления от изуверских мучений, страданий и голода.
Даже некоторые из тех, кто мог бежать, не соглашались бросить своих родных и оставались с ними в гетто, чтобы вместе разделить горькую и трагическую участь.
Да и многие даже просто не представляли, куда бежать.
В двух метрах за пределами гетто их сразу хватали местные белорусы и выдавали евреев немцам на растерзание. За побег еврея из рабочей команды немцы в наказание могли расстрелять всю команду.
Немцы вывезли несколько сотен детей из детского дома гетто и закопали их живьем в землю. Когда детей закапывали, то эсэсовцы ходили над ямой и, смеясь, бросали в нее конфеты…
В мае 1943 г. детей в гетто уже не осталось. Я помню один страшный случай. Перед выходом из гетто из строя рабочей команды раздался детский плач.
В гетто был гестаповец, некто Риббе. Он кинулся в строй и обнаружил, что одна из женщин прячет в заплечном мешке своего пятилетнего сына.
Риббе затоптал сапогами несчастного ребенка насмерть…
В феврале 1943 г. повесили одновременно 250 человек из рабочих команд, а 500 человек вывезли в Тростянец и расстреляли. А осенью 1943 г. были уничтожены последние несколько тысяч евреев минского гетто из рабочих команд.
– По разным данным, из минского гетто целенаправленно было выведено в леса и непосредственно к партизанам от 500 до 1000 человек. Занимались выводом евреев по различным источникам 20–25 проводников. Но вы из них, наверное, были самым молодым. В различных источниках пишут, что еще примерно 2000–3000 узников бежали из гетто самостоятельно, но большинство из них погибли по дороге в лес. Как происходило спасение людей из гетто?
– Мне посчастливилось вывести из гетто к партизанам примерно пятьдесят человек. Я выводил людей в основном согласно указаниям партизан.
В записке указывалось, человек какой специальности нужен партизанам, а иногда сразу называлась фамилия. Требовали вывести врачей определенной специальности, а также людей, разбирающихся в оружии, бывших солдат РККА и так далее. Один раз я ошибся. Мне сказали вывести из гетто доктора Лившица, я и привел к партизанам женщину, гинеколога, доктора Лившица с двумя детьми, а партизанам был нужен хирург, мужчина, доктор Лившиц. На меня наорали!
И если незадолго до этого случая партизаны дали согласие на то, чтобы я вывел к ним из гетто мать и семью сестры, то из-за этой ошибки со мной в тот день даже не стали снова разговаривать о моей семье.
Коротко отрезали в ответ: «Потом выведешь!» Но это «потом» не наступило…
Кто-то донес полицаям, что я нахожусь в партизанах. Всю мою семью повесили в Юбилейном сквере. Восемь человек из моей семьи на виселицах…
Я пришел в гетто, и люди сказали мне, что все мои висят на виселицах.