Фарао перехватила инициативу. Мягко глядя на Альгирдаса, она с улыбкой похлопала по лежащей на столе ладони – в пятнах, бледной, с размывшимися наколками на узловатых пальцах:
– Надеюсь, ты ценишь, что мы приехали. У нас полно важных дел, но, когда сержант рассказал про тебя, я бросила все и примчалась.
Альгирдас сузил глаза, словно чтобы лучше видеть, и повернулся к Макэвою.
– Чандлер? – спросил он, убрал со стола ладонь и запустил ее под куртку. Привычным жестом поскреб культю.
– Знаешь его? – спросила Фарао.
Альгирдас оглянулся через плечо, Фарао легко вскочила и направилась к бару. Недолгие переговоры с барменом убедили того, что заказы еще принимаются, а час закрытия отодвигается. К столику Триш вернулась с пинтой темного и двойной порцией водки для русского, еще одной пинтой – для Макэвоя и пакетиком жареных шкварок для себя.
Разорвав упаковку, она принялась бросать шкварки в рот, наблюдая за Альгирдасом, пока тот расправлялся с угощением. Опрокинув в себя водку, он с шумом втянул воздух через прижатый ко рту рукав куртки.
Фарао удивленно покосилась на Макэвоя.
– Усиливает эффект, – объяснил Макэвой. – Русский приемчик.
– Иди на хрен! – фыркнул Альгирдас. – Я из Литва.
– Сам иди на хрен, солнышко, мы из полиции.
Какое-то время они молча разглядывали друг друга.
– Ты в курсе, что Расс Чандлер арестован за два убийства? – громко вопросила Фарао, перекрывая звон пустых бутылок, которые бармен сгребал в пластиковый мусорный бак. – Уже и обвинение предъявлено.
Альгирдас резко откинулся на спинку стула, словно кто-то толкнул его в грудь.
– Убийства? Кого убийства?
– Девочка по имени Дафна Коттон, – ответил Макэвой. – И парень, которого звали Тревор Джефферсон. Ты слыхал эти имена раньше?
Альгирдас влил в себя портер. Похлопав по карману, вытащил пакет с табаком и листки для самокруток. Ловко управляясь единственной рукой, он скрутил несколько сигарет и одну сунул в зубы.
– В барах больше не курят. – Макэвой сам себе удивился, стремительно выдернув самокрутку изо рта литовца. – Так что с Чандлером?
Альгирдас посмотрел на Фарао. Похоже, он начал терять самообладание.
– Барри. Вышибала. Он говорить, полиция хотеть меня, я приходить. Он говорить, женщина, большие сиськи. Я сказать, нет проблем. Я приходить разговаривать. Я думать, Энжи. Я думал, может, рассказать свидетель, да? Не Чандлер. Не убийство.
– Ты сам заговорил о нем, – напомнил, кинув самокрутку на липкую столешницу, Макэвой. – Услышал, как я говорю по телефону. Услышал его имя. И подошел спросить о Чандлере. Поэтому мы здесь.
Альгирдас закусил нижнюю губу, выудил из-за пазухи тусклый металлический кулон на цепочке и сунул в рот, словно соску.
– Твой святой?
Альгирдас усмехнулся.
– Сдача от моя первая английская пинта. Два пенса. Девять лет назад. В баре, как этот.
– Очень трогательно, – сказал Макэвой и замолчал, почувствовав, как нога Триш наступила на его ботинок: «Притормози чуток».
Альгирдас допил пиво, продолжая таращиться на Фарао. Сощурился и почти прорычал:
– Я легальный. У меня бумаги. У меня право быть в Гримсби.
Фарао забросила в рот последнюю шкварку.
– Дружок, да мне как-то по фигу. Любой, кто хотел жить в Гримсби, наверняка сбежал от ужаса. По мне, так добро пожаловать.
Альгирдас кивнул задумчиво, словно придя к решению.
– Я встречать Чандлер в баре, как этот. Саутгемптон, да? Пять лет? Шесть? Мы пить. Говорить. Он слушать моя история. Он писатель. Хороший писатель. Так мне сказать.
– То есть он хочет книгу про тебя написать, что ли? Сделать знаменитым?
Альгирдас стукнул ладонью по столу; сложно сказать, злился он или просто выплескивал возбуждение.
– В Литве я певец. Делать пластинка. Большой хит. Не только в моя страна.
Фарао еле удержала смешок.
– Значит, ты попал в литовский хит-парад?
– Я на ТВ. На радио. Постеры в спальнях. Большая звезда.
– Правда?
– Да. Я хорошо.
– Что-то пошло не так?
– Хреновы политики. Я хотеть больше. Они не платить. Я думать, что звезда. Они нет. Я уходить. Ждать звонка телефон. Взять обычную работу. Платить счета, пока не стать лучше. Никогда не стать. Обычная работа стать обычная жизнь.
Глаза литовца были полны горечи.
– Значит, Чандлер…
– Ему нравится история. Говорить, может быть книга. Говорить, издать бестселлер. Рассказать моя повесть. Как поп-певец делаться докер в Саутгемптон. Потом я без руки. Чандлер приходить навещать. Говорить, так книга больше настоящая. Больше человечья. Он говорить, ждать звонка. Устроить интервью. Обсуждать с издательством.
– И он позвонил?
Альгирдас отвернулся:
– Чандлер начинать другая книга. Всегда писать. Всегда работать. Иногда пить, да. Любить выпивать.
– Так что же привело тебя в Гримсби?
– Я приезжать на работу. Мой друг здесь. Предложить работа. Однорукий человек выбор не много.
Макэвой потер переносицу.
– Но Чандлер связался с тобой снова, так? Недавно.
Альгирдас кивнул:
– Он звонить, может, с месяц назад. Найти мой номер. Говорить, книга в голове. Не забывать меня. Хотеть встреча.
Альгирдас умолк, и Макэвой толкнул к нему свой бокал. Литовец с жадностью схватил его.
– Но сначала…
– Ему нужна услуга. Друг уезжать в Исландию. Нужно место на сухогрузе. Спрашивать, могу я устроить…
– И ты мог?
Альгирдас пожал плечами:
– В доках людей много. У меня друзья. Система известный.
– И Чандлер об этом знал?
– Должен помнить. Я ему говорить. Как легко привезти и увезти люди. Как полиция, охрана, никакой смысл. Люди туда-сюда ходить.
Фарао развернулась к Макэвою, но тот словно не замечал ее. Он пристально смотрел на человека, который вот-вот поведает, как вышло, что Фред Стейн кончил жизнь в спасательной шлюпке.
– И ты согласился?
– Чандлер рассказать моя история. Показать люди, кто я был.
Макэвою была знакома эта жажда признания. Даже жалкий писака вроде Расса Чандлера способен влить сладкую патоку в уши людей куда более сильных и решительных, чем он сам.
– Что от тебя требовалось?
– Друг Чандлера звонить. Говорить, нужен контейнер, чтобы закрытый. Нижняя палуба, без проверок. Не заставленный другими. Внизу штабеля. Я заказывать.