— Но я же ничей век не заживаю. — Она снова воспряла; и дрогнули уголки подведенных зеленым глаз.
— Мама! — кричала Юлия.
— Мужчины в столовой, Аса. На столике вино, виски. — Она вспыхнула, повернулась и пошла прочь, широкозадая в своем голубом платье, унося лепешки орнамента на плечах.
Гости, которых он никого не знал, играли в безик. Он затосковал: рассчитывал увидеть Шлоссберга или Шифкарта.
— Присаживайся, — крикнул Гаркави.
— Нет, я, наверно, не буду. Дэн, а еще кто-нибудь придет?
— Кое-кто ожидается, — буркнул Гаркави. Он был поглощен игрой.
Левенталь налил себе бокал вина, взял обсыпанный сахаром ромбик печенья. Вдруг вспомнил про подарок, сглотнул вино, вытащил из кармана пакет и пошел на кухню. Над плитой повисло облако. Юлия держала над маслом дуршлаг с жареной картошкой и, воротя от брызг лицо, вне себя кричала:
— Мама, мама, только Либби сюда не пускай!
— Не ходи туда, внуча. А ты, Юлия, не торопись с картошкой. Сырая будет!
Левенталь топтался с пакетом наготове.
— Вот, у меня тут кое-что для девочки.
— Ах, какой ты внимательный, — сказала миссис Гаркави. — При таких твоих несчастьях.
Левенталь стоял как пень.
— Ну вот, — выговорил он наконец, — с днем рожденья.
Пакетик скрепляла золотая печатка, и, бросив беглый взгляд Левенталю, Либби тут же стала ее отдирать.
— И ни тебе «спасибо, дядя Левенталь»? — ярилась Юлия.
— Юлия, это же просто от застенчивости, от нервов.
— Скажи спасибо, зверушка ты этакая.
Девочка ринулась в прихожую, Левенталь вернулся в столовую. Выпил второй стакан сладкого вина и третий.
— Садись с нами, — позвал Голдстон.
Он качнул головой, ссутулился у стола со спиртным, всей грудью налег на борт и тянул вино. После четвертого стакана тяжелая, сонная, молочная теплота потекла по жилам. Но он удивительно ясно все видел, схватывал каждый жест, как при особенном, ярком свете. Пока шелестели, хлопали, шлепали, щелкали о красную кожаную подушечку карты, он разглядывал руки, деловитые, снующие, тасующие купюры, во всем разнообразии суставов и пальцев. У Гаркави — пальцы белые, сужающиеся, наивные. А рядом — руки жилистые, волосатые, и большие пальцы отогнуты, почернели — от свинца? печатник? Красные, исчерченные кисти. «Натруженные руки», — решил Левенталь. Однако — ого, как он ловко перебирает монеты, считает, сгребает, ухватисто и привычно.
Отойдя от стола, он побрел в темную гостиную, зажег сигару. Сердце горячо и густо приливало к сердцу, к мозгу, в основном приятно. И чуточку больно. Легкая грусть — приправа к удовольствию. Он сделал еще глоток, облизнул ножку бокала, обтер рукой — во избежание кружка — и поставил на столик. Из прихожей летел голос миссис Гаркави: «Будущие поколения»; он усмехнулся: «Бог ты мой!» — и сел, осоловелый, тяжелый.
Погодя увидел, что Гаркави вошел и, видимо, ищет его. Подал голос из угла:
— Привет!
— A-а, затаился, втихомолку сигарой балуешься. Народ валит. Мама с Джулией уже накрывают.
Левенталь и сам слышал, как стулья в столовой скребут по паркету ножками.
— Слушай, а Шифкарт будет?
— Его, по-моему, не приглашали. А что?
— Как ты думаешь, я тогда произвел на него жуткое впечатление?
— На меня уж точно. Ты меня буквально сокрушил своей психологией гетто в чистом виде. Выступление насчет Дизраэли — это было что-то.
— Ну почему. Но он тебе ничего не говорил?
— Ничего. У тебя что, рецидив застарелой болезни — ах, как ко мне относятся?
— Я хотел у него кое-что выяснить… посмотреть, что он мне скажет. Поможет ли насчет одного человека.
— О ком хлопоты?
— Это ведь не важно о ком, правда?
— Предположим, не важно. Пожалуйста, можешь не говорить. — И было, кажется, уже раздражение у него в голосе.
— Какая тебе разница, кто это?
— Я хотел помочь, потому спросил. И не намерен с тобой тут качать права. Тем более ты под градусом. Я видел, как ты употреблял.
— Ах, у тебя была тысяча возможностей помочь, — вздохнул Левенталь.
— A-а, так это тот, наверно, ну как его, который тебя изводит. — Гаркави даже захохотал при этом своем счастливом озарении. — Он, да?
Левенталь тупо кивнул.
— И зачем эти тайны?
— Нет никаких тайн, — буркнул Левенталь.
— Но помощь — в чем состоит? Чего ему надо? Не представляю, Шифкарт тут при чем.
— Ну, понимаешь, Дэн, Олби заинтересован в сценарной работе, и раз он тогда меня рекомендовал у Дилла, он хочет, чтоб я его тоже представил Шифкарту, поскольку тот связан с кино. Я как бы обязан.
— Но ведь Шифкарт, учти, ни малейшего отношения не имеет к сценариям. Он по части актеров, талантов.
— Олби считает, что у него, наверно, есть связи. По-моему, бред, но он попросил, и я… По правде тебе сказать, Дэн, я уж и не знаю, что думать. У меня свои сомнения. Но он мне устроил ту встречу с Редигером. И я подумал — ладно, пусть он встретится с Шифкартом. Я что, отвечаю за Шифкарта? Я выкажу свои добрые намерения и отплачу за одолжение. И так далее. В таком духе.
— Не верю. По-моему, он тебя затягивает в какую-то ерунду.
Кактус миссис Гаркави, стоявший за спиной у Левенталя, мазнул его по волосам, Левенталь зажмурился, отдернул голову.
— Но как ему удалось скормить тебе такую чушь? И откуда он пронюхал про Шифкарта?
— Просто он был у меня, увидел визитную карточку.
— Ага, значит, все наведывается. Значит, ты его поощряешь. Мы же, по-моему, пришли к заключению, что он ненормальный.
— Это ты пришел! — Левенталь взвился, замахал руками. — Только ты! Это ты говорил. С тетей своей его сравнивал.
— С тобой сегодня просто невозможно разговаривать. Мы оба пришли к общему заключению.
— Нет! Нет! — Левенталь и слушать не хотел. — Абсолютно отрицаю! Абсолютно!
— И с чего я это взял, если ты ничего такого не говорил? Ну пойми. Я же не видел этого типа. И в чем дело? Какая тебя муха укусила? Я вижу, тебя черт-те куда повело. Ты, естественно, употребил; возможно, это отчасти объясняет твое дикое поведение. Да, дикое. Я всегда знал — ты не умеешь себя поставить. Вижу, он тебя вынудил-таки плясать под свою дудку. Он к тебе заглядывает, ты заводишься, стоит о нем заикнуться, ты готов послать его к Шифкарту…
— Куда угодно готов послать, только бы глаза мои его больше не видели, — простонал Левенталь.
— Ну вот, разве ты стал бы такое говорить, если бы элементарно не вляпался. И я же вижу, ты недоговариваешь; не надо быть специалистом по чтению чужих мыслей, чтоб это понять. Должен тебе напомнить, ты встал на опасную дорожку, и всё, и больше я ничем не могу тебе помочь. Ты не маленький мальчик…