— Нет! Никогда! Я лучше умру!
— И я предпочитаю такой выбор. Гораздо достойней умереть в бою, нежели гнить заживо в каких-нибудь копях с клеймом раба, дожидаясь права стать вольноотпущенником. А все наш знаменитый архонт… Вождь будинов Рахдай готов хоть завтра присоединиться к войску Иданфирса, но архонт встал стеной — нет, и все тут! А за ним и магистрат дует в ту же дуду.
— Ах, этот старый развратник! — негодующая Нефела соскочила с ложа на пол, словно птичка вспорхнула с насеста, легко и неслышно. — Кроме того, что он жмот, каких свет не видывал, так еще и трус! Ну, погоди у меня! Если только в нем загвоздка, можешь не беспокоиться, — архонт даст свое согласие на участие гелонов в войне с царем Дарием. Клянусь Матерью Кибелой!
— Тогда тебе нужно поторопиться. Послезавтра намечается народное собрание. Если Рахдай и архонт будут заодно, помощь Иданфирсу обеспечена. А значит, появится шанс примерно наказать гордого Перса.
— Все, я убегаю! Свидимся послезавтра, вечером… — Нефела начала торопливо одеваться.
При свете жировых светильников ее смуглое тело приобрело красноватый оттенок, и вазописцу показалось, что это одна из тех наяд и нимф, которых он рисовал на сосудах. Аккас любовался безупречными линиями прекрасного тела Нефелы и мысленно был уже в своей мастерской, где стояла готовая к росписи гидрия — заказ богатого пантикапейского купца Стратоника. Он обязательно нарисует Нефелу! Завтра же! И она будет как живая…
* * *
Спустя пять дней из главных ворот Гелона выехал небольшой отряд во главе с Рахдаем. Он направлялся в стан царя Иданфирса. Архонт по причине преклонных лет и слабого здоровья вместо себя послал полемарха гелонов. Народное собрание, архонт и магистрат были единодушны: надо собирать ополчение, чтобы сразиться с Тьмой — неисчислимым войском царя Дария.
Вместе с будинами и гелонами ехали и джанийцы во главе с Озаром. Он пребывал в состоянии эйфории — дело сделано в лучшем виде! К его дикому изумлению оказалось, что вся мужская дипломатия не стоит и женского мизинца. Нефела сумела так окоротить архонта, что он стал мягким, как воск. Архонт только согласно кивал, когда его спрашивали насчет военных действий против персов, и важно надувал щеки. Аккас лишь во время народного собрания рассказал, кто главный виновник торжества, и показал Озару гетеру, которая скромно стояла в толпе горожан.
Ничего особенного, несколько разочарованно подумал Озар, намеревавшийся узреть «божественную красоту», как обрисовал Нефелу вазописец. Многие девушки джанийцев были краше гетеры. «Тебе нужно было посмотреть на Нефелу моими глазами», — посмеиваясь, сказал Аккас, когда они прощались. Он не обиделся на Озара, лишь опечалился, что пришла пора расставания. Они быстро нашли общий язык, и будь у них больше времени, их знакомство могло перерасти в крепкую мужскую дружбу.
Небольшое озерко в окружении пышной растительности было восхитительным. Солнце, которое только начало подниматься из-за дальних лесов, нашло прореху в окружавшей озеро стене из кустарников, и освещенная его первыми лучами песчаная коса казалась золотой. Вода в озерке была чистой и такой прозрачной, что на дне хорошо просматривались даже мельчайшие камешки. С одной стороны озера рос невысокий камыш, а с другой — целая плантация нимфей, белых водяных лилий. Весна пришла ранняя, и кувшинки зацвели раньше положенного срока, вот только радоваться их красотой было некому — на много стадий вокруг не жила ни единая человеческая душа; только дремучие леса, населенные зверьем, да заплаты ковыльных степных равнин, местами встречающихся на зеленом лиственном кафтане.
И все же иногда случались исключения — как в это утро. На небольшой поляне неподалеку от озера остановились на привал три путника. Их кони, хорошо отдохнувшие за ночь, паслись рядом, на длинных чембурах. Путники, безмятежно разметавшись, спали богатырским сном. Похоже, дорога их настолько утомила, что они не услышали топот многочисленных лошадиных копыт. Только скифские лошадки путников, насторожив уши, предупреждающе зафыркали (ржать в таких случаях их отучили давным-давно), но хозяева и ухом не повели — досматривали последние сны.
Вскоре на песчаной косе появился добрый десяток девушек в воинском облачении. Посмеиваясь и подшучивая друг над дружкой, они мигом разоблачились и бросились в озеро. Все еще прохладная вода остудила их разгоряченные скачкой тела, и воительницы, точно как обычные женщины, запищали и застрекотали, как сороки, на разные голоса. Шум, который они подняли, наконец разбудил одного из путников — с черными длинными волосами и землисто-серым лицом. Он раздвинул ветки — и тихо ахнул от приятного удивления.
— Лид, проснись! — сказал он тихо и ткнул кулаком второго путника под бок. — Проснись, говорю, иначе не узришь лесных нимф!
— Отстань, Кимерий! — пробормотал Лид и повернулся на другой бок.
Но тут, видно, до него дошел смысл сказанного, и он подхватился, как ужаленный.
— Где?! Где они?!
— Тише ты! — зашипел Кимерий, зажимая ему рот своей жесткой шершавой ладонью. — Смотри…
Лид и Кимерий, возбужденные невиданным зрелищем, таращились из кустов на голых девушек, а те, не замечая наших приятелей, продолжали увлеченно плескаться в озерке.
— На что вы смотрите? — вдруг раздался голос позади.
Это наконец проснулся и третий путник. Он зевнул, потянулся, взглянул на дурачащихся девушек — и одним сильным движением швырнул Кимерия и Лида словно нашкодивших щенков на землю.
— Вы с ума сошли! — зашипел он на сластолюбцев. — Живо собираемся и улепетываем отсюда!
— Ивор, мы уже много месяцев не знаем женщин. Дай хоть посмотреть на них, — жалобно попросил Лид.
— Это не женщины, дурень!
— А кто? — тупо уставился на него Лид.
— Эорпаты! [69]
— Эорпаты?! — в один голос переспросили Кимерий и Лид. — Не может быть!
— Еще как может! Быстро на коней — и ходу! Только тихо! Иначе наши скальпы будут уже сегодня к обеду сушиться у очагов этих воительниц. Они не дают спуску ни одному мужчине.
Больше Ивору уговаривать и убеждать Кимерия и Лида не пришлось. Мигом собравшись, они уже хотели забраться на коней, как неожиданно раздался яростный крик, в котором смешался гнев и призыв к мщению. Ивор оглянулся и увидел девушку с совершенно потрясающей фигурой; раздвинув кусты, он смотрела на них широко раскрытыми глазами, в которых сверкали молнии. Видимо, она услышала их возню за завесой кустарника и, повинуясь извечному женскому любопытству, решила посмотреть, что там.
— Прости нас, мы не хотели, — примиряющее сказал Ивор на том наречии, которое бытовало на скифской равнине, — смесь языков многих племен, населяющих Великую Скифию с изрядной долей эллинских слов. — И уже уходим. Прощай, красавица. И-ех! — Он поднял коня на дыбы и рванул с места в карьер, благо дальше тянулась просека.