Конечно же поездка принесла ему очередное разочарование, но ничего удивительного тут не было, время года он выбрал неудачное и слишком поздно приехал. Он занял прежнюю комнату в «Приюте моряка» и начал коротать свои дни, как и прежде, ни о чем не тужа.

Лолле он объяснил все как есть: он сразу же пошел к директору большой мореходной школы, ни дня не упуская, изложил свое дело и получил ответ. Да, директор держался очень приветливо: я понимаю, вы — человек, который хочет кем-то стать, ну что ж, давайте послушаем. Он задал несколько общих вопросов по мореходству. Для меня это были детские игрушки, продолжал Абель. Но тут он начал спрашивать то, что я выучил из книг. Так я же читал английские книги. Не беда, отвечайте по-английски, отвечал директор. Я рассказал ему все, что вычитал из книг, а это было, видит Бог, немного. Да и как могло быть много после двух коротких испытаний в Сиднее! Он меня понял. Жаль, что вы так мало об этом знаете, сказал он, а что, если вам взять репетитора? Охотно, ответил я.

Но то, что я ничего не знал, меня очень огорчило, и я прямо об этом сказал. Он со мной согласился и вообще проявил полное понимание. Подумайте все-таки о моем предложении насчет частных уроков. У вас будет хороший учитель, это я могу вам твердо обещать.

Ну почему я не сумел усвоить достаточно теории из книг, чтобы сразу начать занятия у этого директора! Просто беда. Он желал мне добра и сердечно пожал руку, когда я уходил. Но раз все так глупо вышло, я вернулся к себе на квартиру, лег и все время думал об этом. Там еще был молодой паренек, он приехал издалека, мы потолковали с ним о всякой всячине, и я понял, что для меня просто невозможно нагнать его, потому что я на восемь лет его старше и был женат и все такое прочее. И пока я лежал так, то решил бросить эту затею. Просто позор, как оно все со мной вышло.

После Рождества и Нового года я начал смотреть на это дело с другой стороны, что ж это за собачья жизнь так себя изводить, в Кентукки гораздо лучше. Я мог бы написать письмо Лоуренсу и послать ему деньжонок и тем подбодрить нас обоих, но ничего этого не сделал. Я был донельзя мрачный и одинокий, и когда паренек, мой сосед, пришел с известием, что директор приглашает меня для беседы, то поначалу даже идти не хотел. Но паренек вычистил мой костюм и пошел вместе со мной и ждал за дверью.

Директор сообщил мне, что я могу приступать к учебе.

Удивительные попадались мне люди, вот хотя бы он, флотский командир и директор морской школы, для меня он значил больше, чем отец, и я наобещал все, о чем он меня просил. Он дал мне список книг, чтобы я купил их, и мы с этим пареньком на обратном пути купили книги, словом, я приготовился как надо, так что с моей стороны никаких препятствий не было.

Но вышло нескладно. Я так и не обратился к репетитору, а начал сам читать книги, но без особого толку. В апреле репетитор пришел сам и спросил, как будет дальше. Я сказал, что на все согласен. Тогда давайте сразу и начнем. Человек он был основательный, мы начали с самого начала, и я за несколько часов много выучил. Меня очень взбодрило, что я понимаю его объяснения, и, когда он задал мне еще задание на дом и сказал, что придет завтра, я только обрадовался.

Теперь он приходил каждый день, и я немало выучил. Но с каждым днем мне становилось все трудней, и я снова припомнил золотые денечки в Кентукки и насколько там было лучше, если сравнить с нынешним. Учитель об этом и слышать не желал, он стал строгим и велел к следующему дню выучить задание получше. Прикажи это директор, я бы, может, и послушался, но ради учителя я надрываться не хотел и на следующий день оказался еще ленивее. Так дело не пойдет, сказал он. Не пойдет, согласился я. Оставим, что ли? — спросил он. Не думаю, что когда-нибудь смогу это выучить, ответил я. Ладно, сказал он и ушел.

От меня к тому времени остались кожа да кости. Нечего было и надеяться, что я в моем возрасте с этим справлюсь. В самом начале я еще помнил названия кой-каких инструментов, а всего лучше я знал компас, за которым стоял столько раз, когда вел корабль. Но навигация — жуткая штука, в моем-то возрасте. Есть навигация земная и есть небесная, чтоб ты знала, и обе — совершенно непонятные загадки, а ты должен их решить. Считаешь, считаешь, пока в глазах не потемнеет. Ты не понимаешь в этом ровным счетом ничего, но все равно должен высчитать. На то тебе даны компас, и хронометр, и прочие инструменты. Но не успел ты кончить подсчеты, как выясняется, что инструменты эти ненадежные и ты должен — Боже спаси и помилуй — вычислять вдобавок отклонения компаса и хронометра — просто выдержать невозможно.

Лолла сидела и терпеливо слушала.

Абель встряхнулся и словно бы лязгнул зубами.

— А в городе как дела? — спросил он.

Она понимает, он старался и сделал все что мог, но все равно она очень подавлена и спрашивает:

— Ты ведь потом снова начнешь?

— Нет, — отвечает он.

Молчание.

— Кем же ты хочешь стать, Абель?

— Кем я хочу стать? А кем становятся те, кто не становится никем?

— Да, но что ты намерен делать?

Он отвечает не сразу:

— Лолла, а ты не могла бы полить герани в читальном зале? Навряд ли кто поливал, когда меня не было.

X

Значит, как идут дела в городе? Да никак они не идут.

Пила остановлена. Лесоторговое общество «Пистлейя» потребовало свои деньги назад — но не получило. Банки помочь не пожелали. Несколько месяцев заведение висело на волоске, а потом объявило себя банкротом. Разорилось.

Хуже всего пришлось рабочим. Они жили с лесопильни, часто сын приходил на смену отцу, многие были женаты, имели детей, у некоторых был собственный дом, другие снимали жилье. Алекс, муж Лили, формально имел дом и сад при нем, но задолжал под него слишком много, а тут еще Лили родила второго ребенка, тоже девочку, маленького ангелочка, но в семействе только прибавился лишний рот.

Короче, плохо пришлось всем, кто был связан с лесопильней: и управляющему, и десятникам, всем, вплоть до малышей, которые время от времени бегали с каким-нибудь поручением и получали за это двадцать пять эре. Но всего хуже было аптекарю. Страшно даже представить, что ему предстояло вынести. И несчастные лесопильные акции, и все банковские займы, за которые он поручился своим именем, — это были не шуточки, из-за них в эту прорву ухнули вполне надежные акции каботажного судна «Воробей», так что из всего добра у аптекаря остались только аптека и машина. Но самое скверное, что и его, и правление обвинили в финансовой нечистоплотности.

Дело в том, что управляющий сам-третий заявился в лесоторговое общество «Пистлейя» и сообщил, что некий денежный мешок и великий специалист по имени Абель Бродерсен вошел в дело и отныне у них все пойдет по-другому. Позднее выплыло на свет, что этот самый Бродерсен не имел даже твердого места на лесопильне, он просто недели три походил туда и поглядел что и как. Но именно благодаря этой лжи состоялась большая сделка с лесом. А теперь управляющий утверждал, будто делал все с ведома правления. Словом, пренеприятная история.