— Нет, — ответила Ольга и покачала головой. — Нет, я вовсе не такая бесстрашная. Разве ты не заметил, что я дорожу уважением людей. Что я себя весьма ценю?
— Верно, но как ты будешь объясняться с ним в тот день, когда он заметит, что ты натворила?
— Это мы как-нибудь уладим. Это не твоя забота.
— Странно, — сказал он.
Ольга:
— Не сердись на меня, Абель, но я не хочу уезжать вместе с тобой и вести бродячую жизнь. Чего не хочу, того не хочу. Ты только увлечешь меня на дно.
Абель, с улыбкой:
— А я и не собирался. Ты все понимаешь слишком буквально. Я просто хотел узнать, как ты намерена уладить свои дела дома, уладить с ним.
— Ну, не дурак же он. Он не захочет выставить сам себя на посмешище.
— Ах, вот как!
— Но тебя я не назову. И вообще никого не назову.
— И это все, чего он требует? Я в таком случае сделал бы больше.
— Ну да, ты пустил бы в ход револьвер, — сказала Ольга и встала.
— Очень может быть.
— Как в тот раз, когда ты убил ее.
— Что-о-о?
— Ну, конечно, ведь убил ее ты. Вот что для меня было важно.
Абель изумился:
— Важно?
— Три жизни, — сказала она, — несмотря ни на что, ты не слабак, ты убиваешь.
— Послушай, Ольга, — сказал он, — я стрелял не в нее. И не промахнись я, было бы всего две жизни, его и моя.
— Как же получилось, что обвинили его?
— Он сам взял на себя вину.
Ольга, подумав:
— А зачем ты ему позволил? Значит, ты трус.
— У меня с Лоуренсом были старые счеты. Он был хорош собой и мог сделать против меня все, что ни захочет. А тогда это было уже в четвертый раз. Но об этом мы больше не будем, — сказал он и тоже встал.
— В моих глазах это ничего не меняет, — ответила она, — хоть ты и промахнулся, но ты стрелял. Я дважды, — сказала она, и глаза ее засверкали, — дважды была близка с убийцей. Это чего-нибудь да стоит.
Абель побледнел, нижняя губа у него задрожала, он стал несчастный и жалкий.
— Значит, только поэтому?
— Пожалуйста, не сердись на меня, это было так увлекательно. Я ведь понимаю, что я ведьма.
— Ну, конечно, ты искала острых ощущений.
— Так я и знала, что ты рассердишься, и уже жалею, что сказала тебе это.
— Прежде чем ты уйдешь: а разве для тебя не было бы точно таким же ощущением переспать с епископом?
— Нет, Абель, — сказала она огорченно, — несмотря ни на что, для меня было важно именно с тобой. Ну а остальное лишь возбудило меня, не буду спорить. Три жизни, подумала я, и все это сделал Абель. Все эти дни я думала лишь об этом, и мысли меня возбуждали. Но при всех обстоятельствах это мог быть только ты. Ну, поцелуй меня на прощанье.
Абель почувствовал себя униженным, он захотел возвыситься вновь и потому спросил:
— А еще раз не хочешь — прямо сейчас?
— Сейчас? — переспросила она.
— Да, ради меня самого, не ради острых ощущений.
— Уже темнеет, как я погляжу. Право же, это было и ради тебя, ты сам знаешь. Ах, ты даже не хочешь поцеловать меня на прощанье? Ты все портишь. Не надо меня провожать, я хочу побыть одна.
А время знай себе идет, и очень даже бойко. Нет, ничья невидимая рука не подталкивает его, но оно знай себе идет, такого еще никогда не было, не успели оглянуться, как на дворе уже осень.
Осень имеет и свои дурные стороны, на редкость холодно, мало солнца, а порой мало еды. Да и сами времена заметно испортились. Еще никогда рыбаки не тряслись так над каждой рыбешкой, а мясники — над каждым куском печенки. Впрочем, одно преимущество у Абеля все-таки есть: ему не приходится добывать дрова, потому что для дров у него нет печки. Печки у него нет. И стекол в окне тоже.
Он скатился к простейшему образу жизни и проявил даже известную оригинальность на этом пути, ибо пришел к убеждению, что не так уж и плохо малость померзнуть или проходить день с пустым желудком. Стоит поглядеть на других, на Фредриксена из имения, к примеру: дрянь человек, если судить по жадности и лихоимству, а при всем при том взял да и умер. Абель видел траурную процессию, лес цилиндров, море автомобилей. Аптекарь примчался на всех парах, когда процессия уже остановилась. Уж ежели мы господин аптекарь, нам не пристало ездить медленно.
Хорошо было остаться дома, одному, без всякого общества, Ольга скрылась из глаз, Лолла исчезла, одна только Лили была при нем. Одиночество сделало Абеля скупым на слова, пока он не начал вести разговоры с собой самим. Тоже выходило неплохо и укрепляло в нем чувство, будто рядом кто-то есть. Как ты думаешь, не стоит ли приподнять половицу: может, там завалялась хоть одна банка лосося с прошлого года? Говоришь, не завалялась? Пусто в доме, никудышное хозяйство, тьфу! И заодно: надо бы заткнуть подушкой дыру в окне, возьми хотя бы синюю шелковую… Жизнь не так плоха, как полагают многие, просто они сами делают ее сложной и запутанной. Ну вот сел он, к примеру, на скамеечку возле водопада, а кто-то сидел перед ним на этой скамеечке, ел бананы и бросил под нее пакетик из-под бананов. Поднял он пакетик, а в нем полно кожуры, но даже на кожуре что-нибудь да остается от самого банана, и, стало быть, ею нельзя пренебрегать.
Или вот спускается он в подвальную лавочку и говорит: «Я просто хотел сказать, что к вам под дверь прошмыгнула мышь». — «Мышь?» — кричит мадам, подбирая юбки. «Да вот она!» — говорит он. Мадам ее не видит, но все же, открыв дверь, зовет кошку. Абель же, откланявшись, уходит. С собой он прихватывает палку колбасы — в уплату за сообщение о мыши.
И потом ему снова повезло, когда он решил справиться в садоводстве насчет работы. Да, Шульц провалился сквозь стеклянную крышу и поранился стеклом, Абель неделю его подменял, и тут у него под рукой было все, что потребно для жизни. Вот только одежда его очень при этом пострадала.
Так проста бывает порой жизнь.
А Алекс, тот процветает. У него самые радужные перспективы, у него постоянное место, он даже может в случае повышения снова рассчитывать на форменную фуражку. Жалованье покамест невелико, но уже можно обходиться без пособия, к тому же он вставил два передних зуба и опять ходит в красавцах.
Вообще-то Алекс был человек довольно пакостный и товарищ никудышный. Исправен на службе, даже не лишен обаяния и глуп, когда дела шли плохо, но стоило ему хоть самую малость подняться, как он тотчас задирал нос. Абелю тоже довелось испытать на себе его подлость.
Дело было так: когда Абель хотел поесть чего-нибудь горячего, он готовил на керосинке, но одной бутылки на всю осень хватить не может, а сейчас, как на грех, дела у него обстояли совсем плохо. Вот он и взял кусок телячьей печенки и пошел к Лили, чтоб та ее для него зажарила. Лили была обходительна и мила по обыкновению, она сказала: