– Ты все-таки решил прийти? – она сняла очки и сразу стала серьезней, мягче, равнодушней.
– Что? – переспросил Алексей.
– Ничего. Просто я отметила тот факт, что ты решил переночевать сегодня дома.
– Разве я не всегда ночую дома?
– Мне показалось, что сегодня ты изменил своей привычке ночевать дома.
– Я был у друга.
Она снова углубилась в книгу.
– Мы вспомнили институт… Ребят.
– Ну, конечно! Конечно! Только мне кажется, что друзьям в два часа ночи не до воспоминаний! И потом, неважно, какая у тебя причина. Главное, что она у тебя есть. Нашлась. Все причины уважительны. Ты меня слушаешь? Я говорю, все причины уважительны. Если ты приходишь за полночь, то скажи мне, пожалуйста, я могу ожидать от тебя хотя бы извинения?
– Прости, пожалуйста.
– А скажи, пожалуйста, если ты придешь через неделю, ты тоже скажешь «прости»?!
Она не находила слов для возмущения. Маленькие ноздри трепетали. Щеки покрылись румянцем, волосы разметались по подушке. Алексей уже не слушал. Он любовался ею. Глазами, руками, выражением лица. Ничего нового она не могла сказать. А вот он мог. И поэтому смотрел на нее спокойно и устало. Да, конечно, она была красива. До сих пор он не мог обрести спокойную уверенность мужа.
– В конце концов, – услышал он ее голос, – я никогда не вешалась тебе на шею, никогда не навязывалась. И не думаю заниматься этим в будущем. Ты слушаешь меня?!
– Да, я тебя слушаю.
– Мне кажется, нам надо выяснить наши отношения. Сейчас же!
– Мы и так слишком много занимаемся этим.
– Не перебивай меня!
– Я вовсе не хочу тебя перебивать. Зачем?
Таня всегда была искренна. Когда смеялась, злилась, хандрила, капризничала. Он знал это. Он много чего успел узнать о ней, но не считал нужным обнаруживать свои знания. Алексей спокойно, с легкой улыбкой смотрел на нее. Когда-то она влюбилась в эту улыбку. Теперь… Считала ее издевательской. Он этого не знал. Догадывался. И старался улыбаться без улыбки. Вскоре ее стало раздражать и это.
Где-то в глубине души он считал ее слишком красивой для себя, это лишало уверенности. Но сегодня он не спешил уступить. Она почувствовала это и насторожилась. Хотя ее раздражало его спокойствие и злилась она вполне искренне.
– Зачем мне перебивать тебя, – повторил он без вопроса и, достав сигарету, закурил. На мгновение его лицо вспыхнуло от спички и снова стало обыкновенным.
– Не знаю, с какой целью ты перебиваешь меня, – сказала она веско, – но если ты начинаешь приходить после двух часов ночи, мне кажется, я вправе спросить себя: устраиваю ли я тебя?
– Ты меня устраиваешь.
– Я в этом не уверена!
– Зачем мне врать? Я бы сказал, тем более что сейчас очень удобный случай.
– Так скажи!
Он улыбнулся и занялся сигаретой. Снова вспыхнуло его лицо.
– Что же ты молчишь? – спросила она.
– Таня, зачем ты хочешь поссориться?
– Я?! Я хочу поссориться? Ну, это уж слишком! Приходить в два часа…
– А во сколько пришла ты?
– Что?
– Я спросил, в котором часу пришла домой ты?
– В семь!
– Ты это хорошо помнишь?
– Д… Да. Но какое это имеет значение? – Она почему-то охотно стала отвечать на его вопросы.
Алексей подошел к форточке, открыл ее, бросил окурок и остался стоять возле окна. Шел снег. Первый снег в этом году. Окно выходило во двор, и он видел, что внизу уже все было бело. Все вокруг белым-бело, поседели ели. Снегу за ночь намело, как за две недели – вспомнил он давний детский стишок.
– Ты не была дома в семь.
– Ну, может… В половине восьмого… Я не смотрела на часы, – она выглядела встревоженной. Очки без оправы, освещенные сверху, сверкали гранями. – Ты можешь отвернуться наконец от окна?!
– Конечно, могу. Отчего же мне не отвернуться, – он снова сел на стул. – И в восемь ты не была дома. И в девять.
Таня молчала. Даже в полумраке было заметно, что ее лицо стало совсем белым.
– Я видел вас, – сказал он просто, даже как-то буднично.
– Ну и что? Я не удивлюсь, если ты скажешь, что следил за нами. Тебе не кажется, что нечестно – следить, бегать от угла к углу. Это низко!
– Зачем мне следить… Это было ни к чему. Ты же знаешь, что увидеть вас я мог только случайно.
Алексей снова стоял у окна и курил. Она тоже закурила.
– Мы просто разговаривали. Ты задерживался… Что же мне было одной дома делать?
– Да, конечно. Ты права.
– Не говори мне, пожалуйста, что я права! – закричала она. – Я сама знаю, что права.
– Мне не хотелось бы расставаться с тобой.
– Разве мы расстаемся? Разве ты решил?
Теперь, когда разговор действительно зашел так далеко, как ей хотелось, она испугалась. Раньше она хотела на всякий случай поссориться и за то время, пока они не будут разговаривать друг с другом, подумать, как быть дальше. Но к этим его словам она не была готова.
– Ты… Решил? – тихо повторила она.
– Ничего я не решил. Просто мне не хотелось бы расставаться, и я сказал тебе об этом.
Вещи вокруг всегда принимали ее выражение лица. Она дружила с вещами. Сейчас подушка лежала очень неудобно. Книга растерянно шевелила страницами. Одеяло косо свисало на пол.
– Я видел того парня, – сказал Алексей. – Тебе было хорошо с ним. Не помню, чтоб ты со мной когда-нибудь так смеялась. Наверно, я хуже его. Во всяком случае, не столь блестящ. Это ты знаешь так же, как и он. Хотя я не уверен, что он вообще знает меня. Я далеко не блестящ. Ты сама как-то сказала это.
– Нет! Не говорила. Верь мне, я не говорила!
– Когда я сегодня увидел вас на проспекте, сразу подумал, что вы подходите друг другу.
– Но я люблю тебя. Я тебя люблю.
– Согласись, когда ты по часу утром и вечером сидишь перед зеркалом – это производит впечатление. Тем более, что я знаю для кого. Ты уходишь… У тебя болит голова, тебе нездоровится, ты устала, тебе надо допоздна поработать… Как будто на работе ты занимаешься чем-то другим…
– Я не притворяюсь!
– Не важно. Это в порядке вещей.
– Что в порядке вещей?
– То, что ты уходишь.
– Я не ухожу.
– Уходишь. И очень спешишь. Каждую ночь, каждое утро ты убегаешь, едва только завидишь меня.
Она долго молчала. Потом прошептала:
– У меня будет ребенок.