У Веры от этих «особых условий» голова шла кругом и на душе скребли кошки. Поэтому, проводив Алексея, она решила развеяться, отвлечься. Отвлекаться чтением не хотелось, пригожие летние вечера предназначены для прогулок и развлечений вне дома. Вера решила устроить небольшой «загул». Этот гимназический термин имел совершенно невинный смысл – прогулка с кем-то из подруг, обсуждение кавалеров, какие-нибудь сладости. Лучшей компании для «загула», чем Машенька, будущая звезда русской сцены, нельзя было придумать – веселый человек, да еще и на подъем легка. Вера быстро собралась и пошла к подруге. Пошла, не поехала, потому что Машенька жила в двух шагах – на углу Большой Ордынки и Черниговского переулка, в доме Дурилина. Дом был новым, «шикарным», как выражалась Машенька, квартиры в нем стоили дорого, но Машенька считала, что лучше снимать на паях с двумя другими молодыми актрисами квартиру в таком доме, пусть и на четвертом этаже, чем жить одной, с большим удобством, но в квартире поплоше. «Должна же я думать о том, какое впечатление произвожу!» – часто повторяла она. Производить впечатление – в этом была вся Машенька.
Вера не хотела признаваться самой себе, что главным обстоятельством, побудившим ее отправиться к Машеньке и вообще выйти из дому, было не желание насладиться прелестью летнего вечера, а желание узнать – действительно ли за ней следят. Или же все-таки померещилось? Мало ли какой мужик на углу останавливается да начинает думать, куда ему идти.
Выйдя на улицу, Вера быстро огляделась по сторонам – не бросился ли кто за угол или, наоборот, не вылез ли из-за угла, но никого подозрительного не заметила. Она постояла с минуту, делая вид, что разглядывает витрину магазина, находившегося прямо под их квартирой, но на самом деле следила за тем, что отражалось в стекле, и поглядывала то влево, то вправо. Никого.
В Черниговском переулке Вера остановилась у церкви, долго стояла, смотрела на купола, истово крестилась и кланялась.
– Дай Бог тебе, милая, того, что ты просишь! – ласково сказала Вере какая-то пожилая дама в черном.
Вере стало стыдно. Она сейчас совсем не думала о Боге, а крестилась и совершала поклоны единственно для того, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Когда стояла прямо, то смотрела на купола, а когда наклонялась, то быстро стреляла глазами по сторонам. Попросив у Бога прощения, Вера трижды перекрестилась уже по-настоящему, вдумчиво, и поклонилась, не глядя по сторонам, после чего пошла дальше.
Через несколько шагов Вере вздумалось полюбоваться помпезным особняком, в котором располагалась частная гимназия Косицына. Любоваться тут было совершенно нечем – тяжеловесный треугольный фронтон на шести толстых колоннах создавал скорее гнетущее впечатление, нежели радовал глаз. Справа по переулку шли двое прилично одетых мужчин лет сорока – сорока пяти. Мужчины оживленно беседовали. Они прошли мимо Веры, не обратив на нее никакого внимания. Следом за мужчинами проехала пролетка, в которой сидела дама с надменным бледным лицом. Быстрым шагом прошла женщина в цветастом платке. Слева пробежал босоногий вихрастый мальчишка. Справа показался пьяный мужик в красной сатиновой рубахе, черных суконных штанах и новых отчаянно скрипевших сапогах. Он брел, покачиваясь, спотыкаясь на каждом шагу, и пытался затянуть песню. Но вместо песни выходило только басовитое: «Ы-ы-ы-ы!» Вера успокоилась и пошла дальше. До Машенькиного дома она уже не останавливалась и не оглядывалась, только перед тем, как войти в подъезд, резко обернулась и встретилась взглядом с проходившей мимо девушкой. Та испуганно отшатнулась, не иначе как приняла Веру за сумасшедшую, и ускорила шаг. По противоположной стороне улицы ковыляла старуха с клюкой и узелком за плечами, не иначе – богомолка-паломница. С Ордынки в переулок свернул молодой франт в светлой чесучевой паре с бутоньеркой умопомрачительных размеров. Из подъезда вышел сутулый господин в пенсне на крючковатом носу… Вера облегченно вздохнула и вошла в подъезд.
Машеньки дома не оказалось, и ее подруг тоже, но это обстоятельство Веру совсем не расстроило, настолько она была рада тому, что за ней никто не следит. Значит, не судьба, решила Вера и уже без всякой тайной цели, а просто для удовольствия, прогулялась в одиночестве по Ордынке, выпила сельтерской воды в кондитерской Вальха, примерила парочку шляпок у «Вальдекера и Пеппеля», а у новой Марфо-Мариинской обители, всего как три года основанной великой княгиней Елизаветой Федоровной, решила, что на сегодня с нее довольно прогулок, и повернула домой.
У церкви Святителя Николая Вера вдруг увидела на противоположной стороне улицы Ордынки давешнего пьяного мужика в красной рубахе. Удивительно, но теперь он шел уверенным шагом, не покачивался, песен не пел, и на голову надел картуз с лакированным козырьком. Сердце тревожно забилось, но Вера убедила себя в том, что она обозналась. Мало ли в Москве мужиков в красных рубахах и черных штанах? Курносый и с усами? Да в Москве половина жителей курносы и большинство мужчин носят усы. Окончательно Верины сомнения развеялись, когда мужик в красной рубахе свернул в Большой Толмачевский переулок.
А потом Вера вдруг увидела его в Черниговском переулке, возле церкви. Он стоял почти на том самом месте, где недавно стояла она, и точно так же крестился на купола. Или то был другой мужик? На всякий случай Вера ускорила шаг, насколько это было возможно, она почти бежала. Пятницкую пересекла, не глядя по сторонам, с одной лишь мыслью – скорей бы добраться до дома, дома она будет в безопасности. Спустя минуту, не больше, Вера уже стояла в столовой и наблюдала в окно за тем, что происходило на Пятницкой. Простояла долго, с полчаса, но мужика в красной рубахе так и не увидела.
«В Перово поселковым обществом благоустройства решено организовать доступную медицинскую помощь населению. С этой целью в поселке будет устроена врачебная амбулатория, где местный железнодорожный врач станет ежедневно принимать желающих. Плата за прием, равная полтине, будет взиматься только с тех, кто в состоянии заплатить, неимущие будут получать советы бесплатно. При амбулатории предложено установить отпуск лекарств с 15 %-й скидкой для членов общества».
Ежедневная газета «Московский листок», 15 июня 1910 года
– Вера, ты только послушай! – Владимир тряхнул газетой. – В «Ведомостях» [24] пишут, что одна из известных граммофонных фирм обратилась ко всем своим клиентам с предложением приобрести особо чувствительные мембраны собственного изготовления, на которых можно записывать голоса. По мнению представителей фирмы, это изобретение может оказаться полезным при составлении духовных завещаний, нотариальных актов, заключении договоров… Представляешь, насколько это важно? Записанные на пластинках голоса всех присутствующих при составлении актов в случае возникновения тяжбы могут быть воспроизведены в суде и способствовать скорейшему установлению истины. Здорово, правда?
– Здорово, – согласилась Вера, не совсем понимая, чему так радуется муж, того и гляди с этими пластинками нужда в адвокатах совсем иссякнет.
– Какие перспективы, а? – Владимир отложил газету и встал из-за стола. – Прошу прощения, но мне пора. Сегодня в клубе обсуждают новый пробег. Я еду на Тверскую и могу завезти тебя куда-нибудь по пути…