Милый, милый Алексей, подумала Вера, преисполняясь благодарности к деверю. Поговорил с братом раньше ее, избавил от трудного объяснения. И устроил все так, чтобы Вера об этом разговоре заранее не знала. Как это тонко, как умно…
– …то испугался, что Полина Михайловна может воспринять эту случайную встречу плохо. Она очень нервная, очень странная, и это наша первая встреча, знакомство. Вот я и подумал, что нам нужно поскорее уйти в другое место. Сказал Полине Михайловне, что в «Шантеклере» нынче слишком шумно, и увез ее в «Глаз Оракула» на Арбате, куда, кроме поэтов и критиков, никто не ходит…
Владимир уже давно спал, а Вера все никак не могла заснуть – думала, думала, думала. То тихонечко, чтобы не разбудить мужа, вставала и уходила в гостиную, то снова ложилась, в надежде заснуть, но сон сегодня, кажется, совсем не собирался к ней приходить. Вера думала обо всем – о себе, о муже, о ребенке, о Спаннокки, о том, кто же все-таки подсыпал мышьяк в муку. О Клаше тоже подумала, пожалела ее бедняжку и помолилась за упокой ее души.
Заснуть удалось только в пятом часу, когда уже начало светать. Сон был неглубоким, тревожным, наполненным обрывками каких-то невнятных сновидений. Зато утром была Вере радость. Позвонил Лужнев, спросил, благополучно ли Вера вчера добралась домой, и сообщил, что господин Ханжонков срочно усылает его в Киев, набирать народ и готовить какую-то «натуру». Это затянется надолго, месяца на полтора, о приезде он сообщит, а до тех пор Веру никто беспокоить не станет.
Как удачно все складывается. Вера не прочь послужить Отечеству, но целых полтора месяца столь неожиданно свалившихся на нее каникул не могли не радовать.
Еще бы узнать, кто такой Румпельштильцхен, и избавиться от его козней! Неужели Алексей прав? Неужели кто-то из проигравших дело в суде мстит Владимиру подобным образом?
Совсем недавно, в мае, проходя мимо Пятницкой части, Вера посочувствовала приставу и прочим полицейским чинам, которые квартировали в здании части, точнее – в зданиях, потому что Пятницкая часть представляет собой большое подворье. Бедняжки, каково им жить прямо на службе. В части шумно и днем, и ночью – громкие разговоры, топот, крики, экипажи часто подъезжают… А теперь впору завидовать людям, которые живут пусть и в шумном месте, но зато под надежной охраной. Попробуй какой-нибудь Румпельштильцхен забраться в квартиру к приставу, городовые его живо скрутят. Почему адвокатов не селят при частях? Или раз так, то хотя бы могли выделять им городовых для охраны домов или квартир. Да и в конторы хорошо бы по городовому посадить. Предосторожности лишними не бывают, в этом Вера уже успела убедиться.
«В Грузинах, в Михайловском переулке, дворнику Камордину вчерашней ночью явился призрак женщины в белом платье. Призрак коснулся Камордина своей рукой, отчего тот испытал ледяной холод, и сказал, что спокойной жизни всем людям осталось четыре года. Камордин известен, как непьющий и аккуратный дворник, не имеющий склонности к вранью».
* * *
«Издательство «Просвещение» приобрело у вдовы писателя Достоевского авторское право на все сочинения ее покойного супруга за 140 тысяч рублей и уже приступило к изданию его сочинений.
1-й том выйдет уже в августе, а все издание будет закончено к Новому году».
Ежедневная газета «Московский листок», 23 июля 1910 года
– Иван Иванович удивлен вашим поведением. Вы уже дважды посылали чистые листы. Разве вам совсем нечего сообщить? Или вы решили самовольно освободиться от ваших обязательств?
Вера незаметно ущипнула себя за руку, чтобы убедиться в том, что женщина в модном палевом платье (талия завышена, юбка заужена, на бедрах драпировка) ей не привиделась. Две недели почти безвыходно просидеть дома (поездки к доктору и к родным не в счет), наконец выйти «проветриться», зайти поглазеть (местные цены ни к чему большему не располагали) в Петровский пассаж и встретить там посланницу от «Ивана Ивановича», о котором Вера почти уже позабыла. Она бы и о Спаннокки позабыла с великой радостью, но пока еще для этого было рано. Алексей, приезжавший обедать в прошлое воскресенье, улучив момент, шепнул Вере, что у контрразведки уже есть кандидатура ей на замену, только не объяснил, как и когда эту замену произведут и как это будет выглядеть. Вере придется знакомить кандидатуру со Спаннокки или все произойдет само собой? Когда обед закончился, Владимир взял Веру за руку и объявил, что у них скоро родится ребенок. Алексей (актер из него великолепный) изобразил ошеломление, переходящее в восторг, и долго поздравлял их. Если бы Вера не рассказала Алексею сама, то поверила бы, что он услыхал новость впервые, столь естественно он себя вел. А потом братья сразу же заспорили о том, можно ли Вере в ее положении ездить в автомобиле. Владимир утверждал, что автомобиль предпочтительнее, поскольку надежнее. Лошадь – она ведь и понести может, а с автомобилями подобных казусов не случается. Алексей на это заметил, что дурную кобылу сразу видно, а вот что у техники на уме, никто понять не в силах. Спорили так долго, что Вера даже заскучала немного, но все равно ей было приятно, что у нее такой заботливый муж и не менее заботливый деверь. Даже захотелось пойти и написать что-то радостное в дневник, только вот дневников Вера не вела с четвертого класса, с того самого дня, как застала бабушку за чтением ее сокровенных мыслей.
– В таком случае Иван Иванович сделает то же самое, и вы знаете, что тогда произойдет.
Женщина была красива и утонченна. Это впечатление создавали тонкие черты лица и хрупкие пальцы, а оттеняли – лихорадочный румянец на слегка впалых бледных щеках и блестящие влажные глаза, в которых затаилась не то печаль, не то боль. Про таких говорят – женщина с прошлым. И прошлое это всегда трагическое, хорошее прошлое не в счет, хорошее «прошлым» не называют. От незнакомки приятно пахло герленовским «Рю де ла Пэ». Не сильно, не слабо, а как раз столько, сколько нужно для образа, для впечатления. Многие люди, даже образованные, совершенно не умеют пользоваться парфюмерией. Выливают на себя за раз по полфлакона духов или одеколону, кладут помногу пудры, так, что она осыпается, помадят волосы так, что те превращаются уже не в прическу, а в какой-то шлем… Увы, чувство меры ведомо далеко не всем.
– Мне действительно нечего сообщить, – тихо ответила Вера, глядя прямо в глаза незнакомке. – Уже две недели, как я не встречаюсь ни с кем из интересующих вас особ.
– Почему?! – требовательным резким тоном спросила женщина.
– Потому что они заняты другими делами! – так же резко ответила Вера, немного повышая голос.
Нельзя было вдаваться в подробности, даже в мельчайшие, поскольку неизвестно, что она якобы сообщала «Ивану Ивановичу» и что еще будет сообщать. Но что-то ведь «сообщала». Раньше. Не в две последние недели, а раньше. И, видимо, сведения эти были интересными и выглядели правдивыми, иначе бы незнакомка или сам «Иван Иванович» встретились бы с ней раньше. Вера сообразила, что весьма к месту будет завести разговор об оплате.
– Насколько мне помнится, Иван Иванович говорил, что готов платить за сведения, – уже более мягким, даже немного просительным тоном сказала Вера. – Но я до сих пор не получала никакой платы.