(…)
Да, когда Пасик описается, я говорю: „Ай-яй-яй, кто у нас такой писун, как стыдно!“ А Зорик говорит: „Мама, ведь Пасюля еще маленький, его нельзя ругать, ему можно писаться и какаться. Писайся, Пасюля, ты мой маленький, мой хорошенький!“ И это он произносит своим нежным голоском.
Господи, ничего мне не надо, только им ЗДОРОВЬЯ!
Еду с Пасей и Зорей в лифте с прогулки, и с нами едет Иржин дедушка и вздыхает (чехи очень любят детей): „Милые дети, что вас только ждет в жизни“. (он имеет в виду обстановку в мире), и я вспомнила дорогую тетю Стеллочку, которая так же вздыхала, когда Соня родилась. Кто прошел войну, тот это понимает.
Целую, моя родная, пиши.
Очень хочу увидеть».
Через два месяца после рождения сына я вышла на работу. Насущная необходимость побудила меня. Отпуск без сохранения содержания — это, конечно, хорошо. А где тогда взять содержание? Муж приносил зарплату, но потом постепенно сообщал мне, что должен тому, другому, третьему. Я боялась долгов, беспрекословно соглашалась, чтобы он урезал семейный бюджет, лишь бы не быть никому должным. И опять взяла на себя то, что вообще-то полагается мужчине. Жили мы поблизости от моей работы, учительское расписание можно было составить относительно удобно. К тому же приближались каникулы. Я переведу дух… Поеду к своей дорогой Танюсе. Я всей душой стремилась к ней. Мы же не виделись почти год! Она писала, что хоть и не видела Пашеньку, но очень его любит и мечтает о встрече.
Уже не сосчитать, сколько раз за время нашей жизни в Чехословакии я ездила по маршруту Москва — Прага. Каждый раз попадались такие попутчики, что впору о каждом роман писать. Память моя хранит удивительные истории человеческих жизней.
Сейчас расскажу только о трех встречах.
Однажды (летом 1981 года) я ехала из Москвы в Оломоуц с двумя детьми. На детей не полагалось отдельное место, давали один билет на двоих. Так что, кроме нас, в купе было еще два человека. Я уложила детей спать, и мы разговорились с молодым человеком, который до этого очень ловко помог мне расстелить детям постель.
Ему было 23 года, учился на заочном в Москве, ездил сессию сдавать, а теперь вот возвращался домой, в Чечню. Он оказался отцом троих детей!
— Вот это да! Такой молодой, а уже трое, — восхитилась я.
— С третьим целая история произошла, — принялся рассказывать попутчик. — Мы же только второго родили, жена уставала… И решили мы, что надо сделать аборт. Повел жену в больницу, положил, сказали, что назавтра все сделают. Я лег спать и вижу сон. Иду будто за женой туда, в больницу, а она стоит в нечистотах, как в болоте, и эти нечистоты ее затягивают. Она ко мне руки тянет: помоги. Я бегу к ней, тяну ее, тяну… Вытащил… Проснулся весь мокрый. Сразу понял, надо бежать в больницу, жену забирать, пока не сделали с ней то, что мы задумали. Прибежал, там все спят. Я кричу: «Отдавайте жену!» Отдали… А жена идет ко мне, плачет и рассказывает свой сон, в котором она тонула в нечистотах и меня звала! Вот от какой грязи мы спаслись. А сын родился — одна радость от него…
Рассказ этот меня поразил. Мы познакомились и обменялись адресами. Я пригласила его с семьей к нам в Москву, когда мы вернемся. А он сказал:
— Приезжайте к нам отдыхать. У нас горы, чистый воздух. Как родных примем.
Звали его Асуев Супьян. Адрес так и хранится в моей записной книжке его рукой записанный. Жив ли? С тревогой думала о нем и его семье во время страшных войн, развязанных безмозглыми нашими правителями.
Я вспомнила о нем, когда и мне через год после нашего разговора в поезде приснился подобный сон. В ночь после памятного визита к врачу, которая предложила мне уничтожить моего ребенка, приснилось мне, что стою я на пороге больницы, меня встречает муж. Я плачу и говорю: «Что же мы наделали! Что мы наделали!» Проснулась я в ужасе и не сразу поняла, что это всего лишь сон, что ребенок со мной…
Помню еще одного попутчика, парня в солдатской форме, возвращавшегося домой после службы в армии. Он ехал издалека, в Москве сделал пересадку, кажется, дорога его лежала на Украину. Он странно выглядел. Глаза… Я таких глаз не видела… Он улегся на верхнюю полку и заснул. Мы с мужем уложили детей, а сами пока не ложились. Парень внезапно проснулся, как от толчка, спрыгнул со своей полки, встал перед детьми:
— Какие деточки, какие красивые деточки…
Он потянулся руками к ним…
— Не надо, пожалуйста, они спят, — сказала я.
Парень словно очнулся. Осмотрелся вокруг. Понял, что все это не сон.
— Я из Афганистана еду. Домой возвращаюсь. Понимаете? Простите, если что не так.
Он вышел, покурил, вернулся, улегся на свою полку и заснул.
А я не спала до утра, боялась за детей.
Я понимала, что парень возвращался с войны, что до конца не понимает еще, что жив, что впереди мирная жизнь… Но я тогда совсем ничего не знала о наркотиках… Сейчас, вспоминая те его глаза, уверена: из Афгана парень привез не только воспоминания о войне…
…Когда мы ехали по территории Союза, проводники подсаживали в купе кого угодно, не считаясь, что дорога наша длинна и утомительна. Им главное было заработать. И вот ночами на каждой станции входили-выходили разные люди. Однажды на пути в Москву проснулась я ночью. Поезд отходил от какого-то украинского города. В купе, стараясь быть деликатными, вошли два пассажира. Они понимали, что тут спят дети, они не хотели мешать, но счастье так и перло из них, им надо было поделиться.
— Трое суток уехать не могли! Спали на земле вповалку! — возбужденно сообщили они мне шепотом. — А потом кто-то надоумил к поезду подойти, проводнику сунуть! И вот — едем! Мы мешать не будем! Не беспокойтесь! Мы все понимаем! Деточки спят! А мы-то! Сели! Трое суток — и никак не уехать! Взопрели все!
То, что деликатные мужики сильно взопрели за истекшее в ожидании время, ощущалось очень сильно. Но, как оказалось, это было только начало. Мужики стянули с усталых за трое-то суток ног сапоги и размотали портянки.
Воздух в купе наполнился таким неописуемым ароматом!
— Мешать не будем! — пообещали мужики и вышли из купе босиком, предварительно разложив на полу нашего тесного общего помещения свои взопревшие портянки. Сапоги деликатно стояли рядом с портянками.
— Пусть проветрятся, — пояснили мужики и удалились радостно удивляться своему везению в тамбур.
Их ноги проветривались, и я даже как-то ухитрялась радоваться за незнакомых мне до этого момента людей. Ведь и правда: трое суток! И взопрели-то как!
Правда, радость моя за них продолжалась лишь миг. Портяночная вонь одолевала… Я пыталась терпеть, заставляла себя входить в положение несчастных, старалась заснуть… Дети раскашлялись во сне… Тогда я, собрав все свое мужество в кулак, пошла в тамбур и попросила убрать портянки. Мужики даже не сразу поняли.