— Бедный Тёмочка так грустил, такой стоял бледный, совсем потерянный мальчик, Захар Трофимович так его любил, так опекал, — сокрушалась Танюся, вернувшись.
Впервые упоминание о мальчике Тёме не было мне неприятным. Я жалела чужого мальчика и думала о нем: как он теперь будет жить, бедный?.. Мама с папой далеко, дедушка умер…
В четвертом классе мы учились во вторую смену. Учеников оказалось очень много — сказался бэби-бум пятидесятых. Вот и пришлось устраивать занятия в две смены. Какие-то классы начинали уроки в 8.30, а мы — в 13.30, после обеда. Тем, кто любил подольше поспать, это расписание подходило — лучше не придумать. А мне, ранней пташке, у которой голова лучше всего работает с утра, приходилось тяжко.
Гулять после школы — пожалуйста, после шести вечера, гуляй, сколько хочешь. Но уроки-то не сделаны! Это меня очень тяготило. А утром делать уроки казалось очень непривычно… Но делать нечего — пришлось.
Шла четвертая, последняя четверть учебного года. Солнечное утро. Я сидела одна дома и решала примеры. В вазе на столе стояли прекрасные белые нарциссы. Я очень любила эти цветы за их красоту, запах и весеннюю свежесть. Белые лепестки, желтая сердцевинка с ярко-красной каемкой — их я могла рассматривать, не отрываясь, без устали. Эти цветочки мы вчера купили с Танюсей для Натальи Николаевны. Их у метро продавала старенькая бабушка, очень задешево. И я попросила купить несколько цветков для любимой учительницы.
Хороший был день. Примеры решались легко, задачку я одолела сразу, упражнение по русскому — это для меня пять минут…
Я открыла окно и услышала позывные радио. Это значило, что сейчас будут передавать какое-то важное сообщение. Люди все время так делали — если важное сообщение, открывали окна и пускали радио на полную громкость, чтоб слышали все.
Я быстренько включила нашу радиолу и легко поймала позывные: они шли по всем радиостанциям страны. Я встревожилась, ожидая, что наш знаменитый диктор Левитан объявит сейчас, что началась атомная война. Я даже думала, не сесть ли мне сразу под стол на всякий случай. Слышно все равно будет, а какая-никакая, но безопасность обеспечена.
— Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сообщение ТАСС, — произнес Левитан, явно волнуясь.
Я подскочила к приемнику, включила его на полную мощность и распахнула окно. Вместе со всеми слушать про начало войны казалось не так страшно.
То, что потом сказал Левитан, не поддавалось никакому описанию!
Ура! Радость! Счастье! Мы — в космосе! Первый человек поднялся в космос и облетел Землю! Полет длился полтора часа! Ура!
Это сообщение повторялось несколько раз.
Люди выбегали на улицу, ликовали, смеялись, поздравляли друг друга.
Я быстро собрала портфель, взяла цветы из вазы и побежала в школу!
— Гагарин! Гагарин! Мы первые, — звучало со всех сторон.
Цветы принесла я одна — никто же не знал, что Гагарин полетит в космос!
Наталья Николаевна обрадовалась, поставила цветы в стеклянную банку и сказала, что теперь у нас настоящий праздник.
Такой счастливый день получился — не забыть!
Настал долгожданный день. 22 апреля 1961 года весь наш класс повезли в Музей Ленина, рядом с Красной площадью, принимать в пионеры.
Пионерскую форму ввели позже. Мы же были одеты, как обычно в торжественных случаях: девочки в формах с белыми фартучками, мальчики в своих серых костюмчиках, которые пришли на смену гимназическим гимнастеркам с ремнями.
Стать пионером — значило перейти на другую ступень развития. Ну, кто такой октябренок? Никто! Он — будущий пионер. И только. Вот примут в пионеры, сразу вырастешь в глазах окружающих.
Нам купили красные галстуки, учили их завязывать, беречь:
Как повяжут галстук, береги его:
Он ведь с красным знаменем цвета одного.
Мы снова учили правила — на этот раз пионерские. Помню, меня поразило объяснение, почему у треугольного галстука три кончика. (А могло быть четыре?) Оказалось, это тоже важный символ. Он означал единство пионерии, комсомола и партии! А именно: прямой угол, который оказывался у каждого пионера на спине, — это партия, более длинный кончик завязанного галстука — комсомол, а самый короткий — пионерия. Некая имитация троицы. Все коммунистические верования прочно базировались на веками существовавшей религиозной символике, только нам это было в те поры неведомо.
В Музее Ленина нас сначала провели с экскурсией по залам. Там меня поразили ведомости с годовыми оценками Володи Ульянова. Одни пятерки! Вот это да! Но почему-то всех поразил вопрос: а почему по Закону Божьему у будущего революционера тоже была пятерка? Или он не знал, что нет такого закона? И что нечего учить то, что одурманивает народные массы? Мы даже спросили экскурсовода, как же так? Но этот вопрос не застал женщину врасплох. Она тут же привела довод, что эта оценка говорит о чрезвычайной дисциплине будущего вождя мировой революции. Он знал, что религия — опиум для народа, конечно же. Но он был при этом дисциплинированным учеником, поэтому и этот предмет сдавал на пять. К тому же — врага надо знать в лицо.
— А враг — это закон Божий? — спросила я.
— Враг — это религия, Бог, — одобрительно подкорректировала экскурсовод.
Выходя из зала, я зацепилась фартуком за ручку двери. Фартук порвался. Я почему-то решила, что Володя Ульянов наказал меня таким образом за лишние вопросы. От ужаса, что сейчас меня будут принимать в пионеры в рваном фартуке, я заплакала (чего обычно никогда не делала прилюдно — знала, что слезы — слабость). Одна из мам, которые нас сопровождали, достала из сумочки футлярчик, в котором лежали ножнички, иголки, нитки, и ловко устранила повреждение.
Нас выстроили в ряд. Напротив нас стояли восьмиклассники — уже комсомольцы со значками на своих формах.
Мы хором произнесли клятву юного пионера, которую я помню до сих пор, как все, что мы учили в начальной школе:
«Я, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия».
(Несколько позже слово «клянусь» заменили на «обещаю», но мы произносили «клянусь».)
И вот — свершилось! Мы все — юные пионеры! У нас на груди красные галстуки. И в такой день! В день рождения самого Ленина! Счастье нас всех переполняло. Но это было далеко не все. После приема в пионеры нас прямо из Музея повели на Красную площадь, в Мавзолей Ленина — Сталина.
Просто так в Мавзолей попасть было невозможно: надо было стоять в многочасовой очереди, которая змеилась через всю Красную площадь до Александровского сада. Люди приезжали со всех концов необъятной страны и обязательно хотели посмотреть на своих вождей.