Моему изумленному взору предстал громадный зал со сценой. Все вокруг — обгаженная слякоть с едкими испарениями. Никаких кабинок нет и в помине. Справлять нужду надо на «сцене»! На нее надо взбираться по ступенькам, высоким таким, склизким. Без перил. А в полу этой «сцены» — огромные дыры. Провалиться можно запросто, кроме шуток. Вполне реальная перспектива. Дыр этих в полу, наверное, десять. И над каждой дырой возвышается то, что обозначено на двери буквой Ж. И деловито, бескомпромиссно, как несчастный слон в зоопарке, звучно делает свое дело.
Вся эта инфернальная картина пробивается сквозь смрадный туман. Освещено же это мистическое действо единственной мутной лампочкой.
При одной мысли, чтоб на сцену подняться и влиться в число участниц, меня охватил священный ужас.
Я немедленно ретировалась.
Но забыть не могу.
Я точно знаю, что именно так должен выглядеть АД. И была эта картинка — увы — не единственной. Поэтому воспринималась как нечто органичное. Такое, во что лучше не вступать. И требуется просто скорее забыть. А вот — помнится…
Предполагаю, мало кому не доводилось у нас видеть подобное — пусть не такое крупномасштабное, но близкое к описанному.
Долго я думала над, так сказать, истоками этого явления. Ведь народ наш — чистоплотный. И очень брезгливый. Пожалуй, один из самых брезгливых народов нашей планеты. Потому что мы наблюдательные, до мелочей, до деталей. И некоторые отвратительные детали ранят нас в самое сердце. Как же это уживается-то в нас? Сортирная грязюка и тонкость душевная? И вдруг открылся мне ответ. У каждого народа брезгливость проявляется по-своему. Вот с чем надо считаться!
Нам противно убирать за собой! Нам кажется, что нас это унижает. Лучше зажмем нос и постараемся не замечать.
Но вот вопрос: может, это все и была картина развитого социализма?
Вот же: все вместе, сообща, не смущаясь…
А если совсем всерьез: фарцовка, спекуляции, моральное разложение, глубокий цинизм, пьянство и скука — пожалуй, это и были основные признаки нашего долгожданного «развитого».
Как я уже говорила, 1972 год оказался очень странным, полным ломающих жизнь событий.
Летом вокруг Москвы горели торфяники. В городе стоял смог, удушающая жара. Даже ночью дышать было нечем. Покупали вентиляторы, накрывались ночью влажной марлей: Танюся вспомнила ташкентский опыт спасения от жары.
Умирали сердечники, гипертоники.
Тем, кто пережил жару 2010 года, понятно, о чем идет речь.
Танюся достала мне с подругой две путевки на турбазу Министерства обороны. Мы должны были сначала неделю провести в горах, в Красной Поляне (о ней еще мало кто знал тогда), потом несколько дней — в походе, а оставшееся время (что-то около десяти дней) — у моря, в Кудепсте (район Большого Сочи).
Это незабываемое время. Горы Кавказа неописуемо прекрасны. Солнце, воздух, свобода. Я чувствовала себя невероятно счастливой. Во время того летнего месяца произошло много всего. Можно отдельную книгу написать. Но я ограничусь тут одним удивительным переживанием, которое помнила все годы и разгадку которого нашла уже после наступления нового тысячелетия, в совсем другой жизни.
Мы с моей подругой сблизились в старших классах школы. Она тоже Галя, как и я. В те годы ближе подруги у меня не было. Итак, после первой недели на турбазе в Красной Поляне нашу группу отвезли на гору Ачишхо. Там были установлены большие армейские палатки, полевая кухня, выдали нам спальные мешки для ночевки… Для нас — полная экзотика.
На следующее утро ребята из нашей группы отправились с проводником на ледник. Девочек не брали — это был довольно сложный маршрут. И решили мы с Галкой спуститься в Красную Поляну, принять там душ, пообедать в человеческой обстановке, а потом, ближе к вечеру, вернуться на эту самую Ачишхо, раз уж без этого никак нельзя обойтись. Нам показалось, когда мы ехали на автобусе, что эта Козлиная гора (так ее название звучало в переводе) находится ну максимум в получасе ходьбы от турбазы.
И мы пошли.
Стоял солнечный, ясный день. Идти вниз оказалось легко и приятно. Вокруг, естественно, ни души. Тишина поразительная. Воздух чистейший. Луга, горные склоны, водопады, деревья… Все — абсолютно нетронутое. Казалось, так веками и живут эти горы — в полном безлюдье и дикой красоте.
Мы оказались у речки, текущей с самых вершин. Умылись, бесстрашно напились ледяной воды, от которой зубы ломило.
У меня возникло чувство полного блаженства. Райское одиночество. Мы прошли совсем немного и вдруг увидели яблони. Это нас очень удивило. Яблони — это всегда связано с деятельностью человека. Но тут людей не было. Ничего вокруг… Только горы. Откуда взялись яблони? Яблочки на них — зеленые, кислые, деревья старые… Неужели кто-то когда-то здесь жил?
Мы поудивлялись и пошли дальше. И все это время я чувствовала, будто кто-то на нас смотрит. Не человек затаившийся, нет. Но кто-то смотрел, будто бы любя и жалея. Я до этого нигде и никогда не испытывала этого ощущения: при полном отсутствии тревоги и страха ты понимаешь, что кто-то другой на тебя смотрит с сочувствием, даже, пожалуй, тихо радуясь тебе.
Меня даже удивило, что мне совсем не было страшно. Ведь мы были одни, две девушки, в совершенно чужом месте, в горах, не особо понимавшие, куда идти (знали только, что вниз)…
Что-то ощущалось сродни лермонтовским строчкам:
…И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
Мы благополучно спустились к турбазе. Конечно, не за полчаса. Расстояние оказалось бо́льшим, чем мы предполагали, километров десять.
Все получилось, как и было задумано. А назад даже неожиданно повезло: нас подвез грузовик почти до самого нашего лагеря.
…А я все помнила этот взгляд, это ощущение, что кто-то там находился рядом с нами… Долгие годы помнила.
И вот больше тридцати лет прошло! Я купила книгу Валерии Дмитриевны Пришвиной «Невидимый град». Еще даже читать не начала, листаю — и на фото узнаю то самое место в горах, где возникло незабываемое ощущение! Я говорю себе: не может быть! Но как похоже!
А потом — читаю и понимаю, оно, то самое место. И взгляд был… Не показался…
…Дикие мы были люди в юности… Не по своей вине — откуда нам было знать? Мы, оказывается, шли тогда с Галкой по местам намоленным! В самом прямом смысле слова — намоленным, как храм.
Мы не знали, что в горах Кавказа на Черноморском побережье до самой Абхазии находились монашеские скиты, кельи, храмы. Здесь издавна жили отшельники, старцы, монахи.
Первая любовь Валерии Дмитриевны, удивительный, редко одаренный человек по имени Олег Поль, удалился сюда от мира в 20-е годы прошлого века.
Он, воспитанный родителями-толстовцами, увлекавшийся теософией, индуизмом, в конце концов пришел к православию. На Кавказе, недалеко от Красной Поляны он принял монашеский постриг. Туда приезжала к нему Валерия Дмитриевна, оттуда и этот снимок. Там Олег Поль создал свой философско-богословский труд «Остров Достоверности». Он спрятал эту рукопись где-то в горах. Она не найдена.