Публика стоя приветствовала его овациями, его выступление четыре раза прерывали аплодисментами. После того как занавес опустился, Нуриева вызывали двадцать восемь раз.
Зато следующий спектакль стараниями французских коммунистов едва не провалился. В тот день Рудольф танцевал па-де-де Голубой птицы. За несколько часов до начала спектакля к нему за кулисы пришла журналистка и задала, по воспоминаниям самого Нуриева, «кучу дурацких вопросов, не имеющих никакого отношения к балету». Еще более огорчительными оказались письма, переданные из советского посольства: одно от матери, другое от отца, третье от Пушкина. Рудольф понимал, что перед спектаклем читать их не следует, но это были первые весточки из дома, и он не смог удержаться. Как легко понять, все эти письма были написаны под диктовку чиновников из КГБ и содержание их Рудольфа не порадовало.
Едва он, уже расстроенный, начал вариацию, как группа французских коммунистов принялась выкрикивать «Предатель!», «Возвращайся в Москву!» и забрасывать сцену помидорами, банановой кожурой и бумажными «бомбами», начиненными перцем.
От неожиданности оркестр перестал играть. Нуриев тоже замер, потрясенный. Но затем, овладев собой, возобновил танец — уже без музыки, но с удвоенным блеском и темпераментом. Оркестр подхватил мелодию — и действие продолжилось, а партер принялся неистово аплодировать. Шум в зале стоял адский. Позже в интервью журналистам Нуриев заявил, что испытывал «удовольствие, спокойно танцуя перед этими дураками, устроившими такую вульгарную демонстрацию». Хотя, конечно, на самом деле до спокойствия в тот день ему было далеко. Заметка о том, что выступление Нуриева освистали, появилась в коммунистической газете «Юманите», издававшейся и на русском языке. Номер этой газеты был вывешен у французского посольства, и друзья Рудольфа, читая заметку, радовались: он жив и выступает, значит, все в порядке.
На следующий день его выступление опять оказалось под угрозой срыва, на этот раз из-за поклонников, забросавших сцену цветами. Конечно, все эти происшествия отнюдь не способствовали его душевному комфорту.
В том же месяце в театр де Шанз-Элизе приехала балетмейстер Бронислава Нижинская, сестра великого танцовщика Вацлава Нижинского. Она пришла на спектакль специально, чтобы посмотреть, как Нуриев танцует Голубую птицу — одну из самых удачных ролей своего брата, исполненную им в 1909 году. После спектакля она вышла взволнованная, сказав журналистам о танце Нуриева: «Это новое воплощение моего брата».
Понимая, что заполучил в свою менее чем среднюю труппу выдающегося танцовщика, директор театра хотел заключить с Нуриевым контракт на два года, но умный юноша согласился лишь на полгода. Все время работы в театре маркиза де Куэваса он танцевал по шестнадцать раз в месяц, а в прошлом в Кировском — по два-три раза.
Учитывая, сколько на него обрушилось новых впечатлений, что пришлось ему вынести и какая опасность ему грозила — очень скоро он оказался на грани нервного истощения.
Помогли верные парижские друзья и незаменимая Клара: они увезли Нуриева на море, на Лазурный Берег, где он сумел отдохнуть и решить, что будет делать дальше.
Ему было необходимо налаживать связи и заводить знакомства. Три имени привлекали его: Вера Волкова, Эрик Брюн и Марго Фонтейн. Вот с кем он хотел танцевать, у кого учиться.
Во время этого отдыха произошел эпизод, из-за которого сам Нуриев потом расстраивался и переживал. Известный фотограф Ричард Аведон уговорил «перебежчика» на фотосессию. Подпоив его, он упросил Рудольфа попозировать ему обнаженным, и потом одна из этих фотографий появилась в журнале «Ньюйоркер». Смущенный Нуриев считал этот случай своей большой ошибкой, но надо признать, фото вышло очень красивым, выразительным и безусловно художественным. Фигура артиста показана в профиль, и интимные части тела не видны. Фотограф уловил момент начала прыжка или полета. Танцовщик опирается лишь на пальцы правой ноги, и кажется, что его прекрасно развитое, тело с совершенными, античными пропорциями сейчас оторвется от земли и взовьется ввысь. Торс выгнут, словно человек борется со встречным ветром, но руки — человеческие руки, похожие на крылья, но лишенные перьев, — все же не в силах преодолеть силу притяжения. Это сочетание силы и слабости, дерзости и непреодолимых препятствий, наверное, лучше всего характеризовало ситуацию, в которой в те годы находился Нуриев.
Вера Николаевна Волкова родилась в 1905 году под Томском в семье военного. Едва девочке исполнилось десять лет, ее отец погиб на галицийском фронте в звании подполковника.
Вера обучалась в петербургском Смольном институте благородных девиц, вплоть до его закрытия в июле 1917 года. В балетную школу уже после революции она поступила ради дополнительного рациона, полагавшегося ученикам ввиду больших физических нагрузок. Ее преподавателями были Николай Легат, Ольга Преображенская, Мария Романова (мать Галины Улановой) и молодая Агриппина Ваганова. В ее классе Вера Волкова занималась вместе с Александром Ивановичем Пушкиным — учителем Нуриева.
Весной 1929 года Вера Волкова эмигрировала и некоторое время выступала в Индокитае, где совсем потеряла здоровье и чуть не умерла, подцепив какую-то желудочную инфекцию. Но влюбленный состоятельный англичанин, ее будущий муж, оплатил ей лечение и помог переехать в Англию. К тому времени Вера уже не думала о возобновлении собственной карьеры, а занялась преподаванием. В 1951 году Волкова переехала в Копенгаген. В этом городе она прожила четверть века до самой смерти и стала признанным выдающимся педагогом. Знаменитые Марго Фонтейн и Эрик Брюн были именно ее учениками.
Именно в Копенгаген, к Волковой и отправился Нуриев, когда истек его контракт с театром де Куэваса. Помогла ему встреча с Марией Толчиф — прославленной американской балериной, наполовину индеанкой по происхождению, экс-супругой знаменитого балетмейстера Джорджа Баланчина, которую привлек его темперамент и талант. Толчиф было тридцать шесть лет, и в те годы она была в расцвете красоты и силы. С Баланчиным она сохранила самые дружеские отношения и вполне могла поспособствовать карьере Нуриева. В то время у нее был роман с Эриком Брюном, кумиром Рудольфа. Она даже собиралась за него замуж, но Брюн все никак не решался принять окончательное решение. Мария завела с Рудольфом роман, желая поддразнить своего жениха. Она и понятия не имела, чем все это кончится.
Когда Толчиф пришло официальное письмо из Копенгагена с приглашением танцевать в гала-концерте, то Нуриев, уговорив де Ларрена дать ему отпуск, отправился вместе с ней. В столице Дании Мария свела его с нужными людьми, и Вера Волкова согласилась давать ему частные уроки, а вскоре на одной из вечеринок он встретился с Эриком Брюном.
Эрик Брюн — к тому времени всемирно известный датский танцор — был на десять лет старше Нуриева. До встречи с Рудольфом его жизнь складывалась благополучно и бесконфликтно. Балетом он занимался с девяти лет, а выступал на сцене с семнадцати, в то время как Нуриев только в семнадцать поступил в хореографическое училище. В двадцать лет Брюн уже был выдвинут на роль солиста в Датском королевском балете.