– Что ты такое говоришь?! Прекрати! Ты единственный наследник, и, пока это так, худшее, что тебе грозит, – Клетка, но совсем ненадолго. Все будет хорошо, только будь в себе уверен. Янычары тебя поддерживают, садразем считает, что лучшего преемника Абдул-Хамиду не сыскать, да и сам Повелитель тоже так считает. Почему ты должен бояться? Не желаю больше слышать ни о каких опасениях. Ты будешь султаном, а я соберу тебе самый красивый и богатый гарем, какого не знал ни один Повелитель этой страны.
– Но вы же знаете, валиде…
Мать почти закрыла ему рот рукой:
– Знаю только я и твой врач, но он будет молчать. И вовсе не обязательно знать остальным.
– Но как же?..
И снова мать перебила сына:
– Уж в этих-то делах доверься мне. Занимайся своим делом, завоевывай доверие у янычар и популярность у Совета и народа, будь поласковей с теми, кто пригодится, улыбайся даже тем, от кого тебе пока ничего не нужно, любой человек может вдруг пригодиться.
– Я уже поеду, валиде, меня ждут в Стамбуле.
– Хорошо, лев мой. А за Накшидиль не беспокойся, она твоя. Вот подучится немного, и получишь свою красоту.
Но когда Селим приехал в Кючюксу в следующий раз, взять на ложе Эме не смог: девушке помешали регулы.
Михришах Султан, видя, как сын старается не подать вида, что расстроен, тихонько смеялась:
– Всему свое время, лев мой. Возможно, эта красавица будет подарком тебе как султану…
– Ох, валиде, не стоит раньше времени вести такие речи, они опасны.
– Так тебе понравилась новая рабыня?
– Да.
– Будь смелей, лев мой, удача любит смелых и терпеть не может тех, кто сомневается в себе. И во мне, – смеясь, добавила она. – Я прикажу Накшидиль выйти в сад. Побеседуй, убедись, что я купила тебе не только красивую, но и образованную наложницу.
В Стамбуле весна, в Кючюксу весна, на душе у Эме тоже весна, причем давно, с той минуты, как увидела шехзаде Селима и узнала, что предназначена для него.
Выслушав приказание султанши идти в дальний кешк в саду, девушка удивилась:
– Далал, зачем?
– Иди-иди, там тебя уже ждут, – рассмеялась старуха, вызвав румянец смущения у своей подопечной.
Селим действительно ждал. Он постарался не выдать девушке свою заинтересованность, просто сделал приглашающий жест:
– Проходи, Накшидиль, присаживайся.
– Да, господин.
Называть его господином оказалось совсем нетрудно. И подчиняться тоже…
– Михришах Султан сказала, что ты из Франции?
– Да.
– Будешь учить меня французскому языку. Я недостаточно хорошо говорю, хотя все понимаю. Со мной будешь говорить только по-французски.
– Да, мсье.
Он произносил серьезные, хотя и малозначащие слова, а глаза говорили иное: влюблен, жажду заключить тебя в объятия, ты моя! Взор горел восхищением – валиде нашла своему льву и впрямь драгоценность.
– Ты очень красивая…
Нежные щеки девушки были пунцовыми от этого откровенного признания. И все же она вскинула синие, как небо, глаза. Казалось, послышался шорох и пролетел ветерок от движения густых темных ресниц.
Их взгляды встретились, и… синие глаза утонули в зовущей глубине черных, а его черные безнадежно барахтались в синеве ее очей.
Сколько прошло времени – неизвестно. Шехзаде и его наложница просто стояли и смотрели друг на друга, забыв и о весне, и том, что слуги недалеко, и о Михришах Султан, и о том, что Селиму пора уезжать. Разговаривали глазами, слов не понадобилось. Черные все твердили: как же ты красива! Синие спрашивали: я твоя?
Моя! Восторг от этого слова затопил все, казалось, весь мир поет вместе с их душами. Султаны, особенно будущие, особенно те, кому нет и восемнадцати, тоже могут влюбляться. О шестнадцатилетних девушках и говорить не стоит.
На дорожке сада послышались шаги – Михришах Султан прислала евнуха напомнить, что шехзаде пора уезжать.
– Да, я уже иду. Накшидиль, я уезжаю и вернусь не скоро, через три месяца. За это время научись турецкому получше, чтобы потом учить меня французскому.
– Да, мсье…
Она была готова научиться чему угодно, хоть танцу с голым животом, хоть акробатическим прыжкам, какие исполняли приглашенные для развлечения Михришах Султан гимнастки. Конечно, этого не потребовалось, но наставления Далал по поводу своего прекрасного тела, которое надо любить, чтобы преподнести возлюбленному, как прекраснейший из даров, теперь не проходили мимо ушей.
Эме терпела любые экзекуции в хамаме, не морщась, позволяла выщипывать даже волосинки, чтобы кожа была идеально гладкой, учила стихи арабских и персидских поэтов и, конечно, турецкий. Далал твердила, что для нее главное не это:
– Ты думаешь, шехзаде будет с тобой всякий раз беседовать вот так в кешке? Э нет, голубушка, в спальне на ложе куда приятней! Учись доставлять мужчине удовольствие одним прикосновением. К красоте можно привыкнуть, а вот к умению обольстить – никогда.
Эме фыркала, но слушала.
– И не фырчи, я больше тебя прожила и многое повидала. Разве Михришах Султан самая красивая из женщин? Нет, были у султана Мустафы наложницы и красивей, я знаю. Но Михришах Султан сумела завоевать сердце Повелителя, он остальных попросту не замечал. Или старался не замечать.
– А почему ты так сказала?
Далал приложила палец к губам:
– Тс-с! Боялся…
– Что?! – вытаращила глаза Эме, уже знавшая, что султаны обладают властью над подданными больше королевской, властны даже над их жизнями, в том числе и жизнями наложниц.
– Боялся Михришах Султан! – заговорщически хихикнула Далал. – Она его так взяла в руки, что если и встречался с кем-то другим, то тайно. Даже в своем собственном гареме.
– Ого! Она может, – вздохнула Эме.
– Тебе это не нужно, ты другая! У тебя будет Селим. Вот его постарайся удержать, но только не приказами, а любовью.
– Будет ли? – снова вздохнула девушка, но теперь это был вздох томления.
Наставница твердо заверила:
– Будет! Я у гадалки была, она не ошибается.
Договорить им не дали; не только в Топкапы, не только в Стамбуле, но и на другом берегу в Кючюксу даже стены имели уши…
Через много лет старый деревянный дворец в Кючюксу сгорит и на его месте будет построен очаровательный светлый особняк во французском стиле с лестницей, как у Версаля, множеством лепных украшений и, конечно, фонтаном, но только фонтан выполнят в турецком стиле. А вот никаких глухих заборов или массивных ворот, прячущих прекрасных дам, прогуливающихся по саду, не будет – всего лишь кованая ажурная решетка, и только.