Пришлось объяснять, что его увез ашчи уста Ибрагим с товарищами. Но оказалось, что и Мурад не один, он тоже привел товарищей, чтобы насладиться приятным юношей. Янычары набросились на несчастного Хасана-агу, требуя выдать им вожделенного Джаухара, тот отнекивался, как мог, предлагал всех банщиков, включая Шафика.
Янычары разозлились:
– Ты еще себя предложи, старый толстяк! Куда Ибрагим увез Джаухара?!
Хасан-ага клялся, что понятия не имеет, и это была правда.
Глядя вслед разгромившим часть бани янычарам, он твердил, что даже если мерзавец Джаухар вернется, то не пустит парня на порог, как и этих любителей чужих задов.
Проклинали Ибрагима и оставшиеся без удовольствия Мурад с товарищами. Мурад грозил лишить Ибрагима того, чем он так гордится, как только обидчик вернется в казарму.
Джаухар в хамам не вернулся, все хорошо в меру, а когда слишком, последствия бывают плачевными…
А между вернувшимися Ибрагимом с его товарищами и обиженным Мурадом с возбужденными из-за кражи всеобщего любимца Джаухара янычарами началась ссора, быстро переросшая в настоящую потасовку. Они были из разных оджаков (полков), а потому потасовка получилась всеобщей. Янычарские офицеры, которым полагалось бы призвать к спокойствию и дисциплине, тоже чувствовали себя обиженными, к тому же все они назначены или выбраны на должности совсем недавно, как и Мехмед, ставший Истанбул агассы вместо Кубата, а потому большим авторитетом пока не пользовались, во всяком случае, сдержать толпу не сумели.
Страшно, когда янычары переворачивают котлы, но не менее страшно, когда они начинают бить друг друга.
Едва Махмуд-бей успел снять сапоги и расстегнуть халат, чтобы хоть немного отдохнуть, как в дверь постучали и вошел ближайший слуга Керим:
– Янычары дерутся, господин.
– Что?! Где дерутся?!
– В Аксарае в казармах.
– С кем? – изумился Махмуд-бей.
– Между собой.
– О Аллах! Что еще случилось? – Бей уже поспешно одевался и обувался.
Узнав, что янычары попросту не поделили педераста-банщика, расхохотался и уселся на диван:
– Принесите мне шербет. Пусть дерутся, чем больше их пострадает, тем лучше. Следите только за тем, чтобы на Стамбул эта война не перекинулась. Хотя, если и перекинется, я не против, пусть банщиков делят, лишь бы султана не трогали.
Но шербет подать не успели, Махмуд-бей все же отправил своих людей наблюдать за дракой, а сам пошел к султану докладывать.
Абдул-Хамид не поверил своим ушам:
– Дерутся из-за банщика?! Что, задниц в Стамбуле мало?
– Пусть дерутся, Повелитель, чем больше пострадает, тем меньше будут нам мешать.
– Какие орты дерутся?
– Джамаат, обычные воины, ваша гвардия не участвует.
– Но если они начнут бить друг друга на улицах Стамбула?
– Повелитель, пусть жители города немного задумаются, нужно ли им такое войско? А слух о причине драки мы распустим, чтобы все знали.
Драка, то затухая, то разгораясь снова, продолжалась четыре дня; затихла только тогда, когда большинство носов было разбито в кровь, многие получили сабельные ранения от своих же товарищей, а полковым врачам и имамам пришлось трудиться над пострадавшими всю неделю.
Конечно, драка выплеснулась на улицы, снова закрывались лавки и двери домов, снова горожане боялись высунуть носы на улицы, тем более многие янычары имели семьи, жившие далеко от казарм, таких ради мести противники вытаскивали даже с женских половин. На улицах снова валялись трупы, настоящий бунт, только ложки по днищам котлов не стучали…
В Стамбуле зазвучали голоса против янычарского войска, мол, к чему такие защитники, которые только и знают, что убивать ни в чем не повинных горожан. Это было на руку султану.
Янычарское войско окончательно разгонит в 1826 году султан Махмуд II, младший сын султана Абдул-Хамида, заменив его новой армией, но начало было положено.
Все эти дни женщинам приказано не выходить никуда из своих покоев, султанская гвардия белек поставлена охранять каждый вход и выход, каждую дверь. Абдул-Хамид и Махмуд-бей прекрасно понимали, что драка легко может перерасти в бунт против султана, хотя после раскрытия заговора была казнена почти вся верхушка янычарского корпуса, от Истанбул агассы Кубата до бейрактаров (знаменосцев) полков, но основная масса осталась взрывоопасной, не скрывая своего недовольства.
На сей раз султан не стал приходить в казармы и увещевать или пугать янычар. Он приказал похоронить убитых безо всяких почестей (не заслужили, не в бою погибли), раненых не лечить, а просто разогнать, лишив всяких привилегий, офицеров тоже выставил вон из Стамбула, агу снова сменил, бросив в тюрьму.
Как бы ни были недовольны янычары, возмущаться никто не рискнул. Они и сами не могли понять, с чего вдруг разгорелась четырехдневная война между своими же. Бились из-за аппетитной задницы банщика… Кому рассказать – засмеют. Возможно, поэтому серьезных выступлений против султана не последовало.
Султан не объявил в фирмане виновных, уже за это его следовало благодарить. Но по Стамбулу пополз слух о начале потасовки и ее причине. Над янычарами открыто потешались.
Джаухар был ими просто убит, чтоб больше не становился предметом ожесточенных споров поклонников, но это не излечило от тяги к крепким мужским ягодицам многих других стамбульцев, да и сотоварищей Джаухара испугало ненадолго.
Ашчи уста Ибрагим и его противник чорбаджи Мурад погибли в первый же день, драка во многом продолжалась уже в качестве мести за эти убийства. Но тем, у кого к концу четвертого дня сражений были выбиты зубы, разбиты головы или сломаны носы, легче не стало.
Когда все затихло, сами же янычары скребли затылки:
– И чего дрались?
– Нужен нам тот Джаухар…
– Не думали, во что ввязывались, а теперь вот как расплачиваться приходится…
– За других пострадали…
Прошло еще несколько дней, пока Стамбул и Топкапы смогли вернуться к обычной жизни…
Все это время султану было не до гарема, он лишь убедился, что охрана женщин организована хорошо, в том числе и в Старом дворце. Эсме Султан сказала, что гарем ни в чем не нуждается, Повелитель может спокойно заниматься своими делами.
Конечно, у нее было на что и на кого пожаловаться, но султан ни разу не услышал от сестры и слова по поводу основательно мешавшей ей Михришах Султан, жаловались другие.
Абдул-Хамид уже пожалел, что поселил Михришах Султан в Старом дворце. Несчастный Явуз ежедневно докладывал о сумасшедших тратах, которые совершает султанша, чтобы обеспечить себе такое же роскошное существование, как и у себя во дворце, только теперь все это за счет казны.