Однако все шло не так, эта монастырская воспитанница оказалась под стать самому султану – вместо обольщения в постели учила Повелителя французскому языку!
Эме действительно лишь вела беседы с Абдул-Хамидом, да и то всего несколько раз. И это не было ханжеством ни с его, ни с ее стороны. Просто так совпало – шла вторая половина месяца шаабан, предыдущего перед священным месяцем рамадан. Султан, бывший истинным правоверным не по названию, а в душе, соблюдал пост и в этот месяц, хотя, конечно, не такой строгий. Эме прекрасно понимала, что настоящий пост – это не запрет на какую-то еду, а очищение души прежде всего. Абдул-Хамиду, совершившему казнь в первые дни шаабата, теперь предстояло очиститься духовно. И ему оказалось не до красавицы-наложницы.
Потому и злилась Михришах Султан, все складывалось против ее замысла. До наступления рамадана Накшидиль убедить султана выпустить племянника не успела, а вот Айше успела родить сына. Впереди рамадан, когда богобоязненный султан и сам не подойдет к красавице, потом пока отпразднуют Ураза-Байрам, пока Повелитель вспомнит о ночах любви…
Абдул-Хамид все это время держал племянника при себе. Они много беседовали с муфтием, с Али Хикметом, ходили в мечети, подолгу вдвоем читали Коран, стояли намазы… Они словно вместе очищали души от грехов. Это помогло поверить в искреннее уважение друг друга.
В гареме пост, конечно, соблюдали, никуда не денешься, но все остальное не так строго, все же немало наложниц мусульманками не были, прошли те времена, когда юных красавиц поголовно вынуждали принимать ислам, теперь те, кто желал, оставались христианками.
Но прошел праздник разговения – Ураза-Байрам, его праздновали пышно, словно стараясь забыть все то дурное, что случилось до поста и праздника.
Закончилась праздничная неделя, наступили будни, а султан не вспоминал о своей наложнице.
Повелитель мог и забыть, таких гезде, отмеченных вниманием Повелителя, а потом забытых, много. Неудивительно, если даже самая красивая девушка попала в число таких. Не вовремя оказаться подле султана тоже опасно, вернее, бесполезно.
Но все эти объяснения мало занимали Михришах Султан, ей был нужен результат.
Действовать следовало решительно и, что немаловажно, быстро. Если Повелитель умрет сейчас, конечно, подозрения будут, но не столь весомые. А вот если это случится, когда придет время определиться, кто же из наследников станет будущим султаном, то беды не избежать, непременно найдутся те, кто что-то заподозрит, что-то видел или слышал.
«Сейчас или никогда!» – решила для себя Михришах Султан, хотя в глубине души понимала, что это «никогда» вовсе не означает действительно никогда.
Эме отправилась погулять в саду: ей позволялось, закрыв лицо яшмаком, прогуливаться по дорожкам до самой беседки Повелителя.
Далал занималась своими делами, в пределах дворцового сада Накшидиль можно оставлять одну, тем более рядом ее служанки. Служанок теперь четыре, как и комнат, – постаралась Эсме Султан. Но Эме все равно. Она чувствовала, что погружается в сонную одурь гарема, как в болото, отчаянно пыталась барахтаться, но все время поста и следующего праздника все заняты своими делами, всем не до наложницы, даже добродушной Эсме Султан. И уж конечно, Повели– телю.
– Накшидиль!
Даже страшно скучая, Эме вовсе не желала видеть ту, чей голос услышала. Эта женщина сначала купила ее, как рабыню, потом подала надежду на счастье, потом сама же это счастье разрушила. Эме не стала икбал Повелителя, а оставаться просто гезде – значит годами ждать взгляда султана и тосковать в золотой клетке.
Конечно, она сама виновата, ведь даже бывала в покоях Повелителя, но не сумела его завоевать и удержать его внимание.
Мелькнула мысль попросить Михришах Султан вернуть ее себе. Не к Селиму, нет, теперь Селим для нее табу, но хотя бы служанкой, чтобы не изнывать от безделья, чтобы хоть изредка видеть любимого…
– Султанша…
– Я давно тебя не видела. Права Далал, ты все хорошеешь. Только почему-то Повелителя не вдохновляет твоя красота!
– Я не знаю.
– А я знаю! Мы с тобой договаривались, что ты сделаешь все, чтобы очаровать Повелителя и убедить его выпустить Селима, но ты ничего не сделала! Получаешь подарки, живешь, словно султанша, катаешься верхом и гуляешь…
Эме поняла, что не станет просить Михришах Султан забрать ее обратно, нет, она попросит Эсме Султан отдать ее в школу для девочек, чтобы учить их французскому языку и рукоделию. Ей не нужны никакие служанки и золотые украшения, не нужны богатые подарки, просторные покои и толпа евнухов вокруг.
Девушка уже осознала, что совсем из Стамбула ей не выбраться, но хотя бы здесь нужно пристроиться без вот этой сонной одури и бесконечного ожидания непонятно чего. Слова Михришах Султан разозлили Эме:
– Султанша, я не просила ни покупать меня у алжирского бея, ни обучать, ни тем более дарить Повелителю!
– А я не спрашивала твоего согласия! Ты рабыня, и только.
– Но больше не ваша!
Два взгляда скрестились, словно обнаженные клинки, но Эме не отвела своих глаз, не смутилась. Михришах видела перед собой вполне достойную соперницу, хотя таковой рабыню не считала. Мелькнула мысль, что весьма кстати было бы от синеглазой строптивицы избавиться.
Сама Михришах была строптивой всегда, даже попав в гарем, нрав не укротила, напротив, укротила султана Мустафу. И ей вовсе ни к чему такая же сильная духом красавица рядом. Нужно, чтобы она использовала свою силу и сгинула в небытие.
– Послушай меня. Ты сделаешь то, что я тебе скажу! Ты не смогла вытащить Селима из Клетки, вернее, даже не попыталась это сделать. Теперь у тебя один выход – использовать вот это, – султанша вынула из-за пояса крошечный пузырек из темного стекла.
– Что это?! – ужаснулась Эме, прогоняя страшную догадку.
Мгновенным замешательством девушка заметно ослабила свою позицию, теперь султанша давила на нее во стократ сильней.
– Да, это то, о чем ты думаешь. Это яд. И ты подольешь его в еду султана.
– Нет!
– Да. Это гибельно для тебя, но ты все равно погибнешь, сделаешь или нет.
– Но почему? Это же грех и для вас тоже.
Михришах вдруг застыла, глядя на чаек, вечно кружащих над морем, вздохнула:
– Знаешь, я когда-то тоже была чистой и невинной, но жизнь в гареме научила, что, если не убьешь ты, убьют тебя, а еще хуже – твое дитя. Я научилась наносить удар первой, научилась не жалеть. Только став матерью, ты сможешь понять, что ради своего ребенка, даже если тот взрослый, можно совершить любое преступление. Селим должен был сесть на трон после своего отца! Если бы ты знала, сколько я вытерпела унижений и мук, сколько грехов уже совершила, чтобы Селим стал единственным, сколько потом пережила, когда осталась вдовой. Но Селим снова в беде, и дело не в султане. У Повелителя есть единственный сын, которого теперь могут противопоставить племяннику. А Айше и те, кто ей помогает, придя к власти, не оставят Селима даже в Клетке, поверь. Его убьют. Столько претерпев и столько нагрешив, я не могу допустить, чтобы мой сын погиб из-за промедления. Абдул-Хамид должен умереть раньше, чем сын Айше сделает свой первый шаг. Потом будет поздно.