Но Квинт отказался. Он отвернулся от темного ордена вампирских повелителей, наделенных такой же чудовищной силой, как и Владыка. Квинт всю жизнь провел среди людей и хотел приспособиться к жизни среди них. Он хотел исследовать эту половину своего «я». Несмотря на то что Владыка оставался для него постоянной угрозой, он пожелал жить бессмертным среди смертных, а не полукровкой (как он тогда думал) среди чистокровных.

Рожденный по недосмотру, Квинт был неспособен к воспроизводству. Он был неспособен к деторождению и никогда не мог заявить свои притязания на женщину. У Квинта не было и того возбудителя, который позволял бы ему передавать инфекцию или подчинять людей своей воле.

В конце своей военной карьеры Квинт получил должность легата и плодородный участок земли, а к этому в придачу даже семью — молодую вдову-берберку с оливковой кожей, темными глазами и дочерью. В ней он нашел привязанность, близость и даже любовь. Темнокожая женщина пела прекрасные песни на своем языке и убаюкивала его в глубоких подвалах их дома. Во времена относительного мира они содержали дом на берегу Южной Италии. Но однажды ночью в его отсутствие в дом наведался Владыка.

Квинт вернулся домой и обнаружил, что семья обращена и поджидает его вместе с вампиром. Квинту пришлось сражаться со всеми — он убил свою одичавшую жену и ее чадо. Ему едва удалось выжить в схватке с Владыкой, который в то время вселился в такого же, как Квинт, легионера — самолюбивого безжалостного трибуна по имени Тацит. Невысокое, но плотное и мускулистое тело сулило Владыке хорошие перспективы в схватке. Низкорослых легионеров почти не встречалось, но Тацита приняли, потому что он был силен как бык. Мышцы бугрились на его толстых и коротких руках и шее. Из-за мощных плеч и спины он казался слегка горбатым, но теперь, возвышаясь над поверженным Квинтом, Тацит стал прямым и высоким, как мраморная колонна. Но Квинт был готов к столкновению — он его страшился и в то же время надеялся, что в один прекрасный день оно произойдет. В потайной складке ремня он прятал узкий серебряный клинок. Кожи Квинта металл не касался, а рукоять из сандалового дерева позволяла ему быстро извлекать оружие. Он вытащил клинок и нанес удар Тациту по лицу — рассек его глаз и правую скулу пополам. Владыка взвыл и прикрыл поврежденный глаз, из которого вытекали кровь и стекловидная жидкость. Одним прыжком Владыка выскочил из дома и исчез в темном саду.

Придя в себя, Квинт почувствовал одиночество, которое с того времени не покидало его. Он поклялся отомстить существу, породившему его, пусть и ценой собственной жизни.

Много лет спустя, с наступлением христианской эры, Квинт вернулся к Патриархам, смирившись со своей природой. Он предложил им свое богатство, влияние и силу, и они приняли его как своего. Квинт предупредил их о вероломстве Владыки, и древние вампиры признали существование угрозы, но никогда не теряли уверенности, численно превосходя противника и будучи мудрее его годами.

Все последующие века Квинт не прекращал поисков, горя жаждой мести.

Но в течение следующих семи веков Квинт (впоследствии Квинлан) так и не смог подобраться к Владыке ближе, чем однажды ночью в Тортозе, в стране, ныне известной как Сирия, когда Владыка назвал его «сынок».

Сынок, такие долгие войны заканчиваются лишь взаимными уступками. Выведи меня на Патриархов. Помоги уничтожить их, и займешь надлежащее место рядом со мной. Стань принцем, которым рожден…

Владыка и Квинт стояли на кромке скалистого утеса, выходящего на огромный римский некрополь. Квинлан знал, что бежать противнику некуда, робкие лучи восходящего солнца уже жгли его кожу. Слова Владыки, чей голос помимо воли Квинлана вторгся в его голову, стали для него неожиданностью. И на мгновение (о котором он будет сожалеть потом всю жизнь) он почувствовал истинное единение с этим существом, вселившимся в высокое бледнокожее тело кузнеца, существом, которое было его отцом. Его настоящим отцом. Квинлан на мгновение опустил оружие, и Владыка быстро пополз вниз по стене скалистого утеса и вскоре исчез в системе склепов и туннелей.

* * *

Несколько столетий спустя из английского Плимута вышел корабль курсом на Кейп-Код в недавно открытой Америке. Судя по официальному грузовому манифесту, на судне было сто тридцать пассажиров, а в грузовых отсеках стояло несколько ящиков с землей. Тот же грузовой манифест заявлял, что в земле находятся луковицы тюльпанов — предположительно их владелец намеревался воспользоваться благоприятными климатическими условиями американского побережья. Однако реальность была куда мрачнее. Трое Патриархов и их верный союзник Квинлан довольно быстро обосновались в Новом Свете под покровительством богатого коммерсанта Килиена ван Зандена. Поселения в Новом Свете на самом деле представляли собой нечто вроде коллективной банановой республики, чьи методы ведения коммерции менее чем через два столетия породили сильнейшую на планете экономическую и военную державу. Впрочем, все эти методы были лишь прикрытием для настоящего дела, которым занимались под землей и при закрытых дверях. Все усилия вампиры сосредоточили на поисках «Окцидо люмена» в надежде на то, что в рукописи найдется ответ на единственный вопрос, тревоживший в то время Патриархов и Квинлана.

Как уничтожить Владыку?

Лагерь «Свобода»

Доктора Нору Мартинес разбудил пронзительный лагерный свисток. Она лежала в брезентовой люльке-гамаке, подвешенной к потолку и плотно обволакивающей ее. Выбраться можно было, только ерзая под одеялом и продвигаясь ногами вперед.

Она встала и сразу же почувствовала: что-то не так. Повернула голову в одну сторону, в другую. Голова показалась слишком легкой. Ее рука тут же коснулась затылка.

Обрита. Обрита наголо. Это ее потрясло. Нора не страдала нарциссизмом, но Господь наградил ее великолепными волосами, и она носила длинную стрижку, хотя для профессии эпидемиолога это был не лучший выбор.

Нора обхватила голову, словно в приступе невыносимой боли, ощущая голую кожу там, где всегда были волосы. По щекам покатились слезы, и женщина внезапно почувствовала себя маленькой и (она не знала почему, но ощущение было точное) ослабевшей. Обрив ее наголо, они отобрали частичку ее силы.

Однако ее неустойчивое состояние объяснялось не только этим. Ее пошатывало, словно пьяную, она с трудом держалась на ногах. После унизительной процедуры приема в лагерь Нора, постоянно пребывавшая в тревоге, удивлялась, как ей вообще удалось уснуть. Собственно говоря, она вдруг вспомнила, что твердо решила не спать, чтобы узнать как можно больше о карантинной зоне, прежде чем ее переведут в общую зону лагеря, словно в насмешку названного «Свобода».

Но по вкусу во рту (ей словно засунули в рот кляп из чистого хлопчатобумажного носка) Нора поняла, что получила дозу наркотика. Они подмешали что-то в бутылку с водой, которую ей дали.

Ее распирала злость, частично направленная на Эфа. Нет, это непродуктивно. И Нора сосредоточилась на Фете, на своем по нему томлении. Она почти наверняка больше не увидит ни того ни другого. Если только не найдет способа выбраться отсюда.