– То есть у самого господина Ларрака вкуса нет?
– У патрона? Да неужели ты думаешь, Мелизанда, что у него есть время думать об этом?! Я хотела посадить тебя за стол рядом с Франсуа, потому что он холост и, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, мог бы стать прекрасной партией для тебя, – но не получилось. Итак, я усажу патрона напротив себя, а ты будешь сидеть между супругами Верье. Только не делай такое испуганное лицо, Мелизанда, тебе совсем не придется говорить. Слушай, вот и все!
Она взглянула на часы и сказала:
– Ну, нам пора в гостиную, патрон всегда приходит минута в минуту.
И в самом деле, едва кузины вошли в гостиную, как у дверей раздался звонок. Сибилла успела несколькими ловкими движениями поправить цветы в больших вазах. Дверь открылась. Ларрак привез трех остальных гостей в своей машине. Сибилла сказала:
– Добрый вечер, Роланда! Патрон, познакомьтесь с моей кузиной Форжо, она приехала, чтобы составить мне компанию и посмотреть Париж. Клер, представляю тебе господина Ларрака и Гийома Верье. А это Франсуа Ларивьер.
Ларрак пожал руку Клер, с любопытством смотревшую на него. Он оказался совсем не таким, каким она его себе представляла. Изнуренное, слегка асимметричное, гладко выбритое лицо, глубоко посаженные глаза, широкий шишковатый лоб, впалые щеки – такое лицо скорее подходило художнику-аскету, нежели дельцу. Говорил он много и быстро, но с усилием, иногда останавливаясь, чтобы найти подходящее слово, и тогда присутствующие ждали в почтительной тишине.
– Какие новости от мужа? – спросил он у Сибиллы.
– Неплохие. Его дивизион перевели в тыл, в Шампань. Но Роже там скучает.
– А кто виноват? – возразил Ларрак. – Зачем он нас бросил? Чтобы принять участие в наступлении, которое было заведомо обречено? Я ему двадцать раз говорил, что так и будет. Фронт – в теперешнем его виде – никогда не будет прорван уже испытанными средствами: артподготовкой, пехотными атаками. Это доказал опыт и наших войск, и бошей. И этот опыт неопровержим. Единственный результат, какого можно достичь такими методами, ценой тысяч погибших, – это создание весьма уязвимого выступа, который противник уничтожит при первом же удобном случае. Штабисты это знают или должны были бы знать… Словом, это давно известно. Нужно перейти к чему-то новому.
– Вы вот уже год как утверждаете это, патрон, – подтвердила Роланда.
– Ну, естественно! – воскликнул Ларрак. – Я говорил это Бриану, [48] говорил Рибо, [49] говорил Пенлеве. [50] И не я один. Генерал Эстьен [51] сказал то же самое Жоффру. [52] Суинтон и Фуллер это же сказали Хейгу. [53] Но все безнадежно. Мужество? Этого добра хватает. А воображения – ни у кого ни на грош!
Сибилла молча, но ловко направила своих гостей к столу и рассадила их, не прерывая монолога патрона, а потом, дождавшись, когда тот умолк, «подкинула» ему новую тему:
– Патрон, вас не затруднило бы объяснить Клер, которая еще незнакома с вашими идеями, какой была бы ваша война, если бы вы руководили операциями?
Все гости, кроме Клер, прекрасно знали, что скажет Ларрак, но никто не позволил себе ни малейшего признака нетерпения или невнимания. Даже самому Ларраку не пришло в голову отказаться. Другой на его месте, наверное, сказал бы: «Мне не хочется повторять то, что все вы слышали от меня раз двадцать» или «Да разве все эти технические подробности могут интересовать молодую девушку?» Но нет, патрон обратил к Клер свои глубоко посаженные глаза, которые, казалось, пронизывали ее насквозь, и резким, недовольным жестом отмахнулся от предлагавшего ему рыбу метрдотеля, которому Сибилла шепнула: «Не мешайте!»
– Итак, – начал он, – уже доказано, что прямые атаки не дают желаемых результатов. Что же делать? Первое решение: повернуть фланги. Такова была цель экспедиции в Дарданеллах, и это была блестящая идея… если бы ее реализовали до конца. Полагаю, что этот замысел помогли бы осуществить многие англичане, а у нас – Бриан, который верит в прорыв через Балканы. Но! Мы никогда не сможем добиться от Генерального штаба необходимых средств. Причем это даже не вопрос механики – это вопрос психологии. На самом деле наши великие военачальники, французские и английские, прочно окопались на Западном фронте. Они никогда не согласятся отдать свои войска для военных операций, которые считают вторичными, ибо их самих там не будет. Отсюда необходимость прибегнуть ко второму варианту – прорвать линию фронта с помощью какого-то нового оружия. И такое оружие существует. Это полевой танк. Вам приходилось его видеть?
– Нет, никогда, – ответила Клер, заинтересованная и втайне польщенная тем, что стала главной слушательницей.
– Завтра приезжайте на завод. Я вам его покажу. Сиб, вы привезете ее в Сен-Дени. Франсуа, освободите четверть часа после обеда. Примем ее между Лушером и Эстьеном. Так вот, полевой танк – это попросту трактор на гусеничном ходу, с бронированным корпусом, оснащенный пулеметами и пушками. Он прикрывает пехотинцев от вражеского обстрела, гусеницы помогают ему преодолевать траншеи, а массивный корпус легко рвет заграждения из колючей проволоки. С таким оружием возможен прорыв с наименьшими потерями.
– Но тогда, – робко спросила Клер, – отчего же не попытаться?
– Уже пытались! – отрезал Ларрак. – Во время апрельского наступления Нивель располагал штурмовыми танками. [54] Но он пренебрег двумя основными условиями. Первое: танки должны применяться в больших количествах, чтобы обеспечить широкий фронт наступления, а наша армия заказывает их в час по чайной ложке. Заводы Рено и мои могли бы выпускать каждый по тысяче танков в месяц, если бы нам поручили такой заказ; да и других заводов во Франции, к счастью, хватает. Второе: военные упорно предваряют танковые атаки артподготовкой. В результате танки идут по развороченной снарядами местности и проваливаются в воронки, откуда не могут выбраться. А ведь главное преимущество танка и состоит в том, чтобы обеспечить атаку почти без подготовки и, следовательно, являющуюся полной неожиданностью для врага. Как только я узнал о провале апрельского наступления, я послал Франсуа к Бриану, чтобы разъяснить причину. Ну-ка, скажи, Франсуа, что он тебе ответил?