Да, теперь, когда страхи за будущее улеглись, когда они живут в Бэттери-Парк-Сити, она понимает, что и аферы с телефонными звонками, и, конечно, липовое ограбление ювелирного магазина были полной глупостью и опасным, смертельно опасным риском. Никакой профессиональный разведчик в здравом уме не пойдет на такое уголовное преступление. Но кто из нас не совершал глупостей – бросьте камень в мою героиню! Как часто то, что нам кажется умным, резонным, логичным и единственно правильным, со временем оказывается ошибкой, чушью, потерей времени, сил и денег! Валенсия примчалась из Калифорнии в Нью-Йорк глубоко травмированная предательством Марка и обманом Ребера, и сколько она ни внушала себе не паниковать и быть осторожной, обе аферы с немедленным обогащением были результатом паники и даже истерики. И хотя операция «ограбление» прошла идеально (если не считать разбитого в кровь лица и пяти часов ожидания полиции в луже собственной мочи), однако ювелирка старика Бронштейна оказалась слишком хороша, чтобы тут же сплавить ее на черном рынке. Мало того, что Арон Бронштейн на каждом своем изделии, даже на крошечных сережках, ставил свое крохотное клеймо «AB», так ведь и сама Валенсия придирчиво отбирала на его фабрике самые изысканные, самые уникальные вещи, по которым любой Рич Куммер легче легкого вычислит, как и откуда они вдруг появились в продаже. Пришлось все эти прекрасные украшения – все до единого! – спрятать как минимум на пять лет! И выходит, что, заработав на страховке каких-то сто тысяч, Валенсия получила за эти деньги вечный страх разоблачения, неугомонного Рича Куммера на хвосте, и где-то там, в Сиракузах и Бруклине – Виктора Рудых и Григория Шехтера, знающих, где лежат похищенные ценности, и способных в любой момент шантажировать ее.
Но, с другой стороны, не будь той операции, у нее не было бы Стэнли! Не было бы этого могучего плеча, в которое можно уткнуться головой, и этого мощного бедра, на которое можно забросить ногу во сне, и этого горячего и живого, мгновенно вырастающего Корня Жизни, который можно держать двумя руками. А про все остальное, что можно с ним делать, и говорить не приходится…
Вот и решайте, господа, стоило ей идти на риск тех панических афер или не стоило. «Они хотели нас похоронить, но они не знали, что мы семена»…
В октябре жуткие снегопады, метели и морозы обрушились на обе Дакоты, Небраску, Вайоминг и Колорадо, а в ноябре ветры с Великих озер ударили по Вермонту, Бостону, Филадельфии и Нью-Йорку, да с такой силой, что на Манхэттене срывало светофоры и валило деревья даже у Таймс-сквер.
Но все это не снижало половой активности населения. Наоборот, в периоды невзгод и страхов резко сокращается количество разводов – от ударов судьбы люди прячутся под одеяла и крепче обнимают друг друга.
И вот именно в то время, когда ураганный ветер, как пьяный бандит, с ревом носился по узким каньонам меж небоскребов Уолл-стрит, у Валенсии появилась еще одна нежданная гостья. Как она просочилась мимо спрятавшегося от урагана швейцара Гойо, теперь уже значения не имеет. В 23.40, когда из «The Little School of Intimacy», «Маленькой школы интима», ушла последняя студентка и Валенсия собралась на лифте спуститься в гараж к своей новенькой «Ауди Q5», дверь вдруг открылась и на пороге возникла молодая, лет двадцати пяти, испанка в высоких дорогих сапогах, наглухо застегнутом плаще мужского покроя и с лицом актрисы Евы Мендес. Она с любопытством осмотрела тренировочный зал, молча подошла к ближайшему шкафчику с тренажерами и, рассматривая нефритовые яйца и шары Кегеля, сказала наблюдавшей за ней Валенсии по-испански:
– Hola, hermana… [13]
– Извините? – по-английски переспросила Валенсия, чувствуя в этой гостье какую-то необычную силу.
– Говори по-испански. Я твоя сестра Мария Риес. Долго же я тебя искала! Два года! – продолжила гостья по-испански и достала из шкафчика нефритовое яйцо, взвесила его на левой руке: – И ты это можешь носить в себе?
– Извините, у меня нет сестры, – ответила Валенсия.
Держа в руке нефритовое яйцо, Мария подошла к ней и села в кресло:
– Сядем, поговорим. Я дочка Хуана Риеса. Знаешь такого?
Валенсия промолчала. Конечно, она знала Хуана Риеса. Семь лет назад, когда под именем Марита Кортес она вылетала из Парижа в Майами, генерал Иван Серпухов, хозяин «Камиллы», сказал: «В Майами возьмешь в аэропорту такси и поедешь в Холландэйл. По дороге проверь, чтоб не было хвоста. На углу Холландэйл-Бич-бульвар и Норд-Дикси-хайвей стоит Макдоналдс, сядешь там и будешь сидеть». «С чемоданом?» – удивилась Валенсия. «Да, с чемоданом, но маленьким! Ты туристка, летишь в Орландо на десять дней. В Макдоналдсе к тебе подойдет испанец и скажет по-испански: “Вам помочь с меню?” Всё, остальное у него, удачи!» Пожилой испанец, который, прихрамывая, подошел к ней в Макдоналдсе, и был Хуан Риес. Он дал ей крохотную, величиной с бизнес-карт, карточку социального обеспечения с ее новым именем Валенсия Риес и датой рождения 7 июля 1988 года. «Запомни, – сказал он. – Это не липа и не подделка, и это единственное, что тебе нужно, чтобы открыть счет в банке, получить автомобильные права и вообще легализоваться в Америке». С той минуты Марита Кортес исчезла, и только много позже Валенсия, помолодевшая на год по своим новым документам, узнала, что это такой бизнес у кубинско-испанской мафии во Флориде: новорожденных детей дважды или даже трижды регистрируют под разными именами, и полученные на фиктивных детей карточки с реальными социальными номерами продают нелегалам за очень большие деньги. Но Хуан Риес не был в мафии – или так было удобней думать генералу Серпухову? Зато Валенсия могла звонить Хуану как «родному» отцу, а он ей как «дочери»…
– Ты пропала почти три года назад, мы беспокоились, – продолжила Мария, не дождавшись от Валенсии ответа. И усмехнулась: – Нехорошо забывать семью. Я тебя еле нашла…
Но Валенсия продолжала молчать, хотя уже поняла наконец, кто же преследовал ее в Калифорнии. Но, как сказал ей когда-то швейцар Гойо: «Это Уолл-стрит, тут все время шныряют агенты ФБР, любую подставу могут устроить». И Мария поняла ее:
– Ладно, я вижу, ты мне не веришь. Но у меня есть привет для тебя…
С этими словами она сунула правую руку в карман, вынула зажатый кулак и открыла его. На ее ладони лежали два позолоченных шарика с потемневшей неграмотной гравировкой «Final Argument». Ничего убедительней этого (без артикля «The») аргумента в мире быть не могло, эти шарики мог прислать Хуану только генерал Иван Серпухов. Валенсия оставила их в Париже и не знала, что Серпухов сохранил их. Она облегченно выдохнула:
– Слушаю тебя.
Мария расслабленно встала и расстегнула свой плащ:
– Может, у тебя есть коньяк или водка? На улице собачий холод.
Валенсия посмотрела на часы:
– Можем поехать в бар. «Евростарс» еще открыт.
Через двадцать минут они сидели в баре ресторана «Eurostars Wall Street Hotel», единственном восьмиэтажном кирпичном здании, упрямо не уступающем место стеклянным небоскребам, которые окружили его со всех сторон на Фронт-стрит. По случаю ужасной погоды, в ресторане было многолюдно и шумно – гости отеля вынужденно прятались здесь от холода и ветра. Компания немцев, заняв три стола, пела «Oh, du lieber Augustin», «Ах, мой милый Августин», и стучала пивными кружками, пьяные греки пытались меж столиками танцевать ламбаду, а невозмутимые японцы молча пили зеленый чай. Валенсия и Мария устроились на двух высоких табуретах у барной стойки и заказали себе ромовый пунш. В таком шуме можно было разговаривать, не боясь подслушки, а единственное, что мешало, – периодические приставания пьяных мужиков, которые принимали их за проституток.