— Как вы вышли на его жену?
Саблин довольно улыбнулся. Тут он чувствовал себя в своей тарелке. Ответ на этот вопрос был давно готов.
— Быстрова — заметная фигура в своем городе. Шеф-редактор журнала, супруга влиятельного бизнесмена. Наше доверенное лицо попала в ее окружение и ненавязчиво завела разговор об украшениях. И очень быстро выяснила: золотые серьги от итальянских дизайнеров ей подарила Жанна Атанасян, давняя подруга, которая вышла замуж за армянина и работала вместе с ним в армянском торговом представительстве в Москве.
Бабушкин ничего не сказал. Он выводил на листе бумаги какие-то загогулины. Саблин, затаив дыхание, следил за начальником и даже шею вытянул, чтобы посмотреть, что он там рисует. Когда Бабушкин бездумно рисовал восьмерки, значило — дела идут неплохо, а начальство думает. Если генерал изображал на бумаге зигзаги, следовало прятаться как можно дальше, ну, а красивый женский глаз с длинными ресницами обозначал, что у начальства игривое настроение и после службы генерал направится в сауну.
Бабушкин рисовал восьмерки.
Саблин приободрился. На самом деле еще ничего не потеряно. Завадский под колпаком, да и Шмелев вот-вот отыщется.
— Быстрова была осторожна, — негромко сказал Саблин, наблюдая, как замерла и вновь начала описывать петли ручка начальника. — Атанасян она позвонила с телефона случайного человека. Зашел рекламодатель по делам, она у него мобильный и одолжила. Не знай мы на тот момент о Жанне, разговор остался бы незамеченным. Она ведь даже на улицу вышла, чтобы поговорить без свидетелей.
— Что удалось узнать о Завадском?
— Пока только одно! Такого человека никогда не существовало в природе. Значит, работает под вымышленной фамилией! Товарищ генерал, считаю, что Завадского пора брать. Улик, пусть даже косвенных, против него достаточно. Ему можно будет вменить и незаконное ношение оружия, и похищение человека, если Шмелев не заартачится, и поддельные документы, и, конечно же, незаконное проникновение на территорию Российской Федерации! По совокупности получит лет двадцать даже при самом неудачном стечении обстоятельств.
— Если дело дойдет до суда, — хмуро сказал Бабушкин и нарисовал красивый зигзаг, который словно оскалился колючими зубцами.
— Если дойдет, — согласился Саблин. — Об его контактах и задачах мы ничего не знаем до сих пор. О работодателях можем только догадываться. Но, если его возьмем, не факт, что он будет играть в Зою Космодемьянскую. От него отрекутся, это ведь обычная практика, откуда бы он ни был. Имеет смысл колоть с пристрастием.
— Вы узнали, каким образом Атанасян собирается вывезти Шмелева из Москвы?
— Нет! Об этом они будут разговаривать при встрече.
Бабушкин нарисовал еще один зигзаг рядом с первым и принялся закрашивать пространство между ними.
— Шмелева задержать и доставить в контору как можно скорее, — коротко приказал он. — Возможно, у него есть данные на Завадского. Его же пока не трогать, пусть продолжает следить за Харламовым. Главное, не упустите!
— Есть! — четко произнес Сабли.
Он поднялся со стула и направился к выходу из кабинета, но Бабушкин остановил его.
— Кстати, а почему ты сказал, что Атанасян собирается отправить Шмелева домой? Почему не за границу?
— Так журналист не собирается бежать, — ответил Саблин. — Он собирается драться. Причем на своем поле!
Никита выключил телефон, открыл крышку и вынул батарею. Даша, которая смотрела на него по-собачьи преданными глазами, немедленно поинтересовалась:
— Все в порядке?
— Да! — кивнул Никита. — Роман прилетит завтра рано утром. В шесть вечера мне надо быть у посольства. Там он меня подберет и спрячет. Ну, а потом мы подумаем, как мне выехать домой.
— Это хорошо! — Даша прижалась к плечу Никиты, мимолетно коснулась его подбородка. — Может, перекусим где-нибудь, а? Шпионские дела, оказывается, способствуют аппетиту.
— Перекусим! — согласился Никита. — Только не здесь. Надо отъехать на пару станций.
Утром Даша сообщила о своем желании поучаствовать в том, что искренне считала приключением. Поэтому звонить Жанне и Роману Даша увязалась вместе с ним, назвав это «пойти на дело», что ее невероятно забавляло.
Но сначала она решительно заявила:
— Тебе все равно нужна будет помощь, а иначе засыплешься. Денег у тебя кот наплакал, даже не хватит от патруля откупиться, да и внешность надо бы изменить на всякий случай.
— Будем клеить усы и бороду? — весело фыркнул Никита. — А что? Присобачу бородку клинышком и стану походить на товарища Ленина.
— Клинышки не есть тренд этого сезона, — серьезно возразила Даша. — Бороду клеить не будем, а вот постричь тебя и переодеть надо. Враги знают, как ты выглядишь. Мало ли что, вдруг столкнешься на улице? Будет секунда форы.
— Даша, у меня, как ты верно заметила, денег на шмотье и парикмахера нет! — напомнил Никита. — Весь мой капитал — две сотни баксов мелочью. Разве что на паранджу хватит, и то сильно сомневаюсь!
— Не надо ничего покупать, все есть! — отмахнулась Даша. — Вон, Тимохины вещи в шкафу третью неделю киснут. А постричь я и сама сумею, не зря год в салоне красоты работала!
— Пытки запрещены Женевской конвенцией!
— Ой, ой, смотрите-ка, разговорился! Пошли в ванную, я тебя мигом обкорнаю!
Никита с наигранным ужасом схватился за уши, получил шутливый подзатыльник и покорно поплелся в ванную, думая о том, что волосы не зубы, вырастут. Ну, а в случае, если вырваться не удастся, ему будет уже все равно. На зоне и так обреют, а в гробу все равно с какой стрижкой лежать, туда любых берут без фейс-контроля. Но Даша дело говорила. Как бы он ни выглядел в будущем, от нынешнего облика надо было избавляться.
Волновался он зря. Даша свое дело знала. Возилась она с ним невероятно долго, угрожающе щелкала ножницами перед носом, жужжала бритвой и безжалостно размазывала по голове краску для волос. Через час, смыв следы ее надругательства, Никита с удивлением и легким шоком смотрел на себя в зеркало. От прежнего вида мало что осталось. Патлатый шатен канул в Лету, уступив место коротко стриженному брюнету с выразительным взглядом. Выбритые виски, короткая челка. Даша окинула его довольным взглядом и поцеловала в макушку.
— Нравится?
— Гламурненько! — покачал головой Никита. — Сам себя не узнаю! Ловко ты меня преобразила!
И обнял свою спасительницу, но она вывернулась и притащила ворох одежды. Никита долго капризничал, уверял, что попугайские шмотки Тимофея никогда в жизни не наденет, притом ему уже давно не двадцать, чтобы наряжаться столь крикливо. Дарья ругалась, кричала, что старается только для него и вообще выглядит он невероятно… стильно. Последнее слово она произнесла с сомнением в голосе. В ярко-желтой футболке и красных клетчатых джинсах Никита и правда смотрелся чудновато.