«Стоп! — воскликнул Крейцель. — А что если Кранцы работали на генерала Вольфа? А от него и до КГБ — рукой подать. Известно ведь, что Вольф считает себя “младшим братом” Андропова. Впрочем, теоретически Кранц мог и напрямую снабжать КГБ похищенными материалами, исключив ГУР как промежуточную инстанцию».
Следствию предстояло установить национальную принадлежность адресата, другими словами, местонахождение спецслужбы, потреблявшей похищенные в МИД документы, маршруты их передвижения, а также детали шпионского промысла супругов Кранц, ибо, мало ли какие подробности ещё могут всплыть в ходе допросов!
«Увы, теперь что-то выяснить не представляется возможным — женщина мертва, а муж далеко — либо катается на лыжах в австрийских Альпах, либо пьёт пиво в берлинском гаштете, либо водку на подмосковной даче КГБ — поди разберись!»
Крейцель в сердцах ударил кулаком по столу и вновь придвинул к себе том уголовного дела...
В семь лет Леонора Сюттерляйн осталась круглой сиротой — родители погибли в авиакатастрофе, когда ей не исполнилось и пяти, а бабушка, которая, оформив опекунство, забрала девочку к себе, умерла через год. Других родственников не нашлось, и по решению бургомистрата Бонна бабушкину квартиру опечатали до совершеннолетия девочки, а её саму определили в интернат.
Короткая стрижка «а-ля Гаврош», угловатые движения и размашистая походка, потертые джинсы и рубашка-ковбойка, наконец, низкий голос и отсутствие всякого намека на грудь вводили в заблуждение окружающих—Леонору в сё 14 лет все принимали за мальчишку. Впрочем, она ничего не имела против — с подругами ей фатально не везло, поэтому в обществе мальчишек она чувствовала себя как рыба в воде.
От других воспитанников интерната Леонору отличали феноменальная память, прилежание и склонность к изучению иностранных языков. Этим объясняются её достижения на ежегодных школьных олимпиадах—там она неизменно завоевывала призовые места. А её успехи в переводах на немецкий язык английских, французских и итальянских современных авторов привлекли внимание чиновников из департамента по работе с персоналом министерства иностранных дел Западной Германии. Ничего удивительного, что по окончании филологического факультета Боннского университета Леонору пригласили на работу в МИД.
Пройдя все проверки и тесты, в том числе и на полиграфе, Леонора была зачислена сначала стажером, а с июля 1966 года стала работать самостоятельно в отделе «Телько», где расшифровывались и передавались дальше телеграммы всех западногерманских посольств. В свои 22 года Леонора имела высшую степень допуска к секретам, составлявшим государственную тайну. За секретность ей полагалась надбавка к основной зарплате.
Казалось бы, жизнь Леоноры удалась. Увы! Через десять лет безупречной службы в престижной синекуре, даже при жалованье, превышавшем зарплату трёх квалифицированных рабочих автоконцерна «Мерседес», она не была не то что счастлива, — не испытывала даже морального удовлетворения. Виной тому было одиночество — ни родственников, ни подруг, ни даже (что удручало более всего!) интимного партнера. Из-за её внешности мужчины шарахались от неё, как от гранаты с выдернутой чекой.
Однако, будучи заядлым оптимистом, Леонора, даже подойдя к рубежу в тридцать два года, не теряла надежды на замужество. Она жаждала любви и готова была одарить ею любого благовоспитанного, благородного, пусть даже некрасивого мужчину преклонного возраста. Она всё равно назвала бы его «принцем». Его появления она ждала каждый день, но он почему-то не спешил объявляться. Особую остроту ожидание чуда приобретало накануне праздников и в новогоднюю ночь, поэтому в такие дни Леонора всегда накрывала стол на двоих...
Кстати, о принце. Чтобы скрасить своё одиночество, Леонора завела говорящего попугая, которого назвала... конечно, — Принц! Тот быстро овладел дюжиной фраз, которые хозяйка часто произносила вслух, находясь в состоянии глубокой задумчивости. Особенно часто попугаю приходилось слышать: «Ну же, принц, приходи, я жду!» или «Принц, сколько ещё тебя ждать, негодник?» Попугай, подражая Леоноре, вслед за ней повторял восклицания. И вот что удивительно! Птица была настолько понятлива и чувствительна к изменениям в настроении хозяйки, что фразы озвучивала всегда вовремя: либо в тот момент, когда у Леоноры от тоски кошки скребли на душе, и она со слезами на глазах напевала грустную бабушкину песню из своего детства, либо, когда, получив извещение о причитающемся ей гонораре за разгаданный кроссворд в журнале, плясала от радости.
В любом случае, стоило только Принцу гаркнуть своим хриплым голосом пару фраз про тёзку — всё! Женщину охватывал восторг, и она одаривала своего духовника его любимым блюдом — вареной гречневой кашей. Но бывало, что попугай, устав от безразличия хозяйки, а скорее чтобы получить деликатес, начинал громогласно требовать явления принца...
* * *
Чтобы дать выход своей нерастраченной энергии, а заодно встретить пусть не спутника жизни, но хотя бы партнера-временщика, Леонора с монашеской неистовостью стала посещать всевозможные кружки и клубы по интересам. Стартовав на курсах по привитию навыков скорочтения, она добралась до клуба уфологов, где в бесплодных спорах о неземных цивилизациях и о наших братьях по разуму во Вселенной провела целый год. Наконец поняла, что всё это пустое, и поиск предприняла в других присутственных местах. Через год в Бонне не осталось ни одной библиотеки, ни одного театра или концертного зала, где бы она не была завсегдатаем. Тщетно! Нигде не удавалось встретить ни подругу, ни жениха, ни мужчину-друга...
От безысходности она уже подумывала, не дополнить ли ей свою коллекцию иностранных языков, засев за изучение японского или китайского, как вдруг одна её сослуживица-сверстница выскочила замуж за водителя-дальнобойщика, которого случайно встретила в привокзальном гаштете.
«Стоп! — сказала себе Леонора. — Я посещаю места, обжитые яйцеголовыми интеллектуалами высокого полёта. А что если сменить вектор поиска и пошарить на социальном дне, может, именно там меня ждет Принц?!»
Решено — сделано. Свои стопы Леонора направила в гаштеты и в кафешки, где за кружкой пива коротали вечера таксисты, уборщики улиц, разномастная прислуга. И однажды ей показалось, что фортуна улыбнулась ей — к ней стал клеиться симпатичный молодой человек, много младше её!
Как выяснилось, начинающий таксист, накануне разбивший авто, забрёл в гаштет, чтобы утопить своё горе в алкоголе. Даже будучи в изрядном подпитии, он, увидев в глазах Леоноры немое согласие, пригласил её составить ему компанию — за шнапс платит он.
«Это только в кино всё начинается с шампанского и устриц в ресторане на Елисейских Полях,—успокоила себя Леонора, — в жизни — с гаштета и шнапса. Выбирать не приходится—будь что будет, выпью!»
После двух рюмок она осмелела и предложила продолжить вечер у неё дома. Но до сексуальных забав дело не дошло—таксист вырубился, едва переступив порог. Леоноре стоило большого труда дотащить бездыханное тело до кровати. Но на этом её злоключения не закончились. Регулярно просыпаясь, таксист хотел то пить, то писать. А коль скоро ходить самостоятельно он был не в состоянии, то Леонора всю ночь курсировала между кухней, туалетом и спальней, двумя руками стараясь удержать вертикально его бесчувственное тело...