Из–за плеча его выглядывал грек Лимней, в обязанности которого входило охранять вход в лавку и сразу же сообщать обо всем подозрительном.
— Артемидор! — взмолился Пифон, не выдерживая натиска и впуская в мастерскую сердитого Лада, а следом за ним и Эвбулида. — Эти сумасшедшие грозились разнести лавку в щепки, если я срочно не пропущу их к тебе!
— Мы испугались шума и пропустили их, господин, — добавил Лимней и показал рукой на Эвбулида: — Тем более этот эллин утверждает, что он твой друг и что ты приглашал его к себе в гости!
— Я? — удивленно вскинул бровь Артемидор, оглядывая непрошеных гостей: — Кто вы такие и что вам от меня надо?
— Артемидор! — бросаясь вперед, вскричал Эвбулид. — Ты не узнаешь меня?!
— Нет! — покачал головой купец.
— Меня зовут Эвбулид, но ты этого, конечно, не знаешь. Я однажды покупал у тебя в Афинах чашу и колбу, а ты еще советовал мне купить сколотов и приглашал в гости посмотреть твои статуи! Вот он я, пришел…
Брови Артемидора узнавающе дрогнули, хотя разум отказывался признать в этом поседевшем, изможденном, по–рабски сложившем руки на груди человеке того счастливого, полнолицего афинянина, который расспрашивал его о привозе рабов на сомату и, кажется, действительно купил что–то из товаров. Он перевел глаза на продолжавшего стоять у двери рослого раба и, признав в нем пленника из той самой партии, что он предложил купить греку, горестно покачал головой:
— Ай–ай, что судьба может сотворить с нами! Так, выходит, ты сам теперь раб?
— Да, Артемидор! — воскликнул грек.
— И у кого же?
— У Эвдема…
- Ай–ай, к кому тебя угораздило попасть! — снова покачал головой купец. — А этот твой… бывший раб тоже теперь у этого вельможи?
— Да, он управляющий его загородным имением…
— Загородным? — встревожено включился в разговор Аристоник. — И он что же, в разгар страды отпустил тебя в гости?!
— Да нет… — замялся Эвбулид, смущенный властным взглядом одетого в бедный хитон человека. — Мы сами…
— Значит, сбежали? — с облегчением вздохнул Артемидор, обмениваясь с Аристоником взглядом.
— Вроде того… — развел руками Эвбулид.
— Что же мне теперь с вами делать? — задумался купец. Артемидор замолчал.
Демарх тем временем ошеломленно глядел то на Лада, то на Эвбулида.
«Здесь рабы Эвдема! — быстро соображал он. — Беглые рабы! Но ведь Эвдем приказал мне выдать преступников — подозрительных людей или… беглых рабов! О боги, неужели вы решили помочь мне и спасти и моих друзей, и семью? Я теперь могу выдать Эвдему этих двоих, а про остальных скажу, что все они — любители скульптур, которые ваяет Артемидор! И все — Мелитина, Дасий, Саранта, Аристоник, Кабир, Анаксарх будут спасены, а эти… — Демарх, сощурившись, посмотрел на рабов, и ради жены с детьми, пошел на сделку с собственной совестью. — Конечно, это будет не честно по отношении к ним. Хотя с другой стороны, они получат по заслугам. – уже успокаивал он себя, — И поделом: один из них управляющий, а это звери, что хуже своих господ! Да и эллин, раз так запросто с ним, скорее всего, тоже из надсмотрщиков! Хватит мучить других в угоду Эвдему, пускай теперь сами от него помучаются!..»
Он встал и, воспользовавшись тем, что Артемидор был занят с беглыми рабами, а все остальные смотрели на Прота, рассказывающего о том, какая роскошь и рабы окружали его, когда он был одним из самых богатых людей Тавромения, незаметно выскользнул из мастерской.
Выйдя из лавки, Демарх бегом направился ко дворцу Эвдема и застал вельможу в своем кабинете, беседующим с Протасием о хозяйственных делах в имениях.
— Господин! — задыхаясь, сообщил он. — Я нашел преступников!
— Наконец–то! — бросая на стол испещренные цифрами листки, воскликнул Эвдем. — Говори!
— Как ты и приказал мне, я внимательно следил за каждым человеком, приходящим в лавку Артемидора! — начал, обдумавший по дороге все, что и как надо говорить, Демарх.
— Хорошо! — одобрил Эвдем.
— Сегодня среди них были и купцы, и ремесленники.
— И все они сейчас в лавке Артемидора? Прекрасно, Демарх! Я подумаю, как наградить тебя за то, что ты предоставил в мое распоряжение всех преступников!
— Но преступники не они, господин! — побледнел Демарх, никак не ожидавший такого поворота дел.
— Что? — не понял Эвдем. — А кто же?!
— Твои беглые рабы!
— Мои рабы? В стане заговорщиков?!
— Да какие там заговорщики! — протестующее замахал руками Демарх. — Они собрались для того, чтобы обсудить Селену…
- Какую еще Селену, что ты мелешь?!
— Селену — богиню Луны. Это новая статуя Артемидора!
— И мои рабы все еще там?
— Да, господин… — поклонился Демарх.
— В таком случае, мы немедленно пойдем туда, и ты покажешь их нам! — решил Эвдем.
— Господин, пощади! — в страхе попятился Демарх. — Меня ведь убьют за это!
— Убьют? — с усмешкой переспросил Эвдем. — За то, что ты помешаешь обсуждать статую? И кто — любители высокого искусства?!
Демарх молчал.
— Подожди за дверью! — коротко бросил Эвдем и, как только они остались наедине с Протасием, убежденно сказал:
— Это заговор! Их надо немедленно накрыть всех вместе и выдать Атталу!
— Опасно, господин! Ты нарушишь закон, и тот же Аттал может казнить тебя за это! — с сомнением покачал головой Протасий. — Что, если они, действительно, все, как один, станут на следствии говорить, что обсуждали статую?
— У меня есть повод — в лавке Артемидора мои беглые рабы! — отрезал Эвдем. — И довольно разговоров, я слишком долго ждал этого дня! Вызывай всю мою охрану!
…В ту минуту, когда Эвдем с вооруженной охраной и Демархом, подгоняемым Протасием, вышли из дворца, Прот закончил свой рассказ, и Артемидор приказал ему:
— А теперь давай самое главное!
— Как? — удивился Анаксарх. — Разве он не все нам сказал?
— Вы перебили меня! — напомнил Прот. — А ведь я целый месяц добирался сюда. Мой корабль разбился в бурю о скалы, немногие счастливчики высадились в Сирии, и чтобы снова не стать рабами, мы шли по ночам, голодные, замерзшие. И вот я здесь…
Обращаясь больше к Аристонику, чем к остальным, он рассказал все, что знал о своем бывшем господине, Луции Пропорцие, который год назад отправился в Пергам, чтобы заставить Аттала завещать царство Риму, а затем отравить его.
— Год назад? — удивленно переспросил Аристоник. — Не может такого быть, ведь Аттал жив, да и Пергам по–прежнему остается пергамским!