– Нет, – испугался Миша. Когда Седой приходил в подобное состояние, лучше было ему под руку не попадаться.
– Это был наезд, – мрачно сказал Седой, – причем не на тебя, а на нас. И нам пришлось закачать в тебя почти всю свою энергию. После чего мы имели большие неприятности с Советом. И пока мы не узнаем, кто и как это сделал, ни ты, ни мы не сможем чувствовать себя в безопасности. Наезд может повториться. Причем на этот раз мы уже не сможем тебя спасти. Понятно?
Миша торопливо кивнул.
– Знаешь, я хотел тебе сказать… ну, в общем, спасибо тебе за то, что ты меня…
Седой остановил его движением руки.
– Не благодари. Мы были обязаны это сделать.
– Обязан?
– Да. – Седой кивнул. – С того момента как мы вошли с тобой в осознанный контакт, ты стал нашим… – Он произнес непонятное слово. – И мы стали нести за тебя всю полноту ответственности. Так что это нападение, этот наезд был очень хорошо продуман. Так как мы закачивали в тебя свою энергию, тем, кто его организовал, удалось узнать о нас очень многое из того, чего мы бы предпочли никому не открывать. И сейчас они стали гораздо опаснее, чем когда только собирались все это организовать, поскольку они о нас уже многое знают, а мы о них – нет. Понятно?
– Ага… А без тебя я бы точно умер?
Седой снова кивнул.
– Да. Просто угас бы. Сначала впал в кому, а затем и вообще. И это очень сильно ударило бы по нам. Потому что когда умирает… это очень сильно отражается на… ну, скажем, ауре, силе его… – Он произнес еще одно непонятное слово, но Михаил понял смысл сказанного. А Седой добавил: – К тому же ты являешься Регистратором, а год еще не прошел.
Следующие два дня были выходными, но Миша всю дорогу ходил, опасливо поглядывая на газетные киоски и прислушиваясь к своим желаниям. Теперь он очень хорошо понимал Черного. Хреново, когда тебе, с одной стороны, чего-то очень хочется, а с другой – ты знаешь, что это как бы и не твое желание…
Особенно напрягало то, что он так и не смог догадаться, когда именно произошел перенос в прошлое. Ночью, утром или когда он трясся в московской маршрутке? Ведь то утро было как две капли воды похоже на все остальные…
Седой появился внезапно. В воскресенье днем. Мать с отцом умотали в гости, и у Миши сидела Татьяна. Так что, когда раздался звонок в дверь, Миша только недоуменно пожал плечами.
Седой молча вошел и, ни слова не говоря, не раздеваясь и даже не снимая обуви, прошел в комнату, где сидела Татьяна. Присев на диван, он положил рядом принесенную с собой сумку, а затем повернулся к Михаилу.
– Сядь, – коротко приказал Седой и снова перевел взгляд на Татьяну. Она настороженно смотрела на него.
Миша на следующий день осторожно расспросил подругу, помнит ли она, что с ней произошло в его квартире, и выяснилось, что она все прекрасно помнила. Но, что больше всего поразило Михаила, отчего-то совершенно не испытывала по этому поводу никаких сильных эмоций. Так, чепуха, глупая шутка… И что интересно, такое же отношение к событиям было и у остальных из той дюжины, с которыми он успел пересечься. Это было тем более непонятно, что сам Михаил прекрасно видел тот ужас, который охватил их после того, как Седой начал свой жесткий допрос. И вдруг такая перемена… Похоже, Седой как-то поработал с их эмоциями, но Михаил теперь уже знал, что это вполне возможно.
– Таня, – негромко начал Седой, – расскажи нам, что с тобой произошло двенадцатого числа.
– Двенадцатого?
Миша заметил, как Татьяна сразу напряглась. Хотя для этого вроде не было никаких причин.
– Да ничего особенного. День как день…
Седой покачал головой.
– Послушай, если мы спрашиваем, значит, вероятно, знаем, что это не был обычный день. Зачем ты пытаешься уйти от неизбежного? – Он сделал паузу, но Татьяна продолжала упрямо молчать, хотя уже была напряжена, будто струна. Седой вздохнул.
– Хорошо, бог с ним, с днем. Расскажи обо всем, что случилось с четырнадцати до шестнадцати часов.
Похоже, Татьяна ожидала этого вопроса. Потому что вздрогнула и бросила отчаянный взгляд на Мишу.
– А-а… это обязательно делать здесь?
– Да, – жестко ответил Седой. А потом добавил уже более мягким тоном: – Пойми, мы не садисты, но тебе необходимо через это пройти. Почему, я поясню чуть позже. – Он замолчал.
Татьяна еще некоторое время сидела молча, уставив взгляд в одну точку, так что Седой вынужден был снова произнести:
– Итак…
Она вздохнула и заговорила…
Спустя десять минут Миша молча встал, вышел на кухню и вытащил из холодильника бутылку водки. Налив целый стакан, он поставил бутылку, и в этот момент из-за его спины протянулась рука Седого и отобрала у него этот стакан.
– Еще не все, – произнес он. – Иди в комнату.
В комнате все было готово к просмотру видео. Телевизор сиял голубым экраном со значком видеомагнитофона в верхнем углу. Михаил покосился на Татьяну. Она сидела на краешке дивана, отвернувшись в сторону, и нервно теребила рукой воротничок кофточки. Ее лоб прорезала вертикальная складка. Седой вытащил из сумки кассету и воткнул в приемник. Михаил заставил себя повернуться к экрану. Сначала там возникла дымка, совсем как в тот раз, когда он смотрел эпизод со «стрелкой» Седого с двумя пацанами, где он убил одного взглядом, а второму разнес череп кулаком, а затем из дымки выплыла картинка. Таня шла по тротуару, улыбаясь, а рядом с ней по проезжей части медленно катила машина, откуда высовывались рожи горячих кавказских парней…
Миша честно смотрел все, пока действие не перешло в самую горячую стадию. Тут он не выдержал и отвернулся. Но Седой не дал ему увильнуть. Он схватил его за руку и приказал:
– Смотри на ее лицо. На лицо!
Миша послушно повернул голову. Несколько мгновений он с ненавистью смотрел на экран, а затем внезапно моргнул. Да как же это?!
– Не понял, – начал он, – она ж совсем не…
– Вот именно. – Голос Седого звучал жестко. Он повернулся к Татьяне.
– Ты ведь сама не поняла, как это с тобой произошло. Наверное, до сих пор ломаешь голову, что это на тебя накатило?
Татьяна, которая все это время сидела спиной к телевизору, повернулась, и в ее глазах вспыхнул огонек надежды.
– Ну… да. Я совсем не понимаю, как это все могло случиться, как наваждение какое-то накатило…
Седой развернулся к Мише.
– А ты понимаешь?
Михаил отчаянно закивал головой. Ну да, это же как с Черным и как с ним… Он совершенно отчетливо помнил то жуткое чувство, когда в тебе просто зудит желание сделать что-то, а ты при этом понимаешь, что это не твое желание. Но он-то понял это только потому, что уже знал, что такое возможно. Из-за случая с Черным. А Татьяна ничего не знала и даже не догадывалась, что подобное хотя бы возможно. Она же считала, что этот взрыв неконтролируемой похоти был ее собственным побуждением…