Как тут вдруг впереди послышался хриплый и злобный собачий лай.
– Деревня! – радостно воскликнул Дюваль. – Прибавьте шагу, господа, мы едем за отставкой!
И, не выдержав, выхватил саблю из ножен и выкрикнул здравицу в честь императора. Солдаты хоть и вразнобой, но всё же подхватили. Отряд подтянулся, пошел на рысях – и через каких-то две сотни шагов за ближайшим лесным поворотом показалась деревня.
Деревня была маленькая, дворов на двадцать, стоявших по обе стороны узкой и кривой улицы. И с распахнутыми воротами на белом, то есть почетном, конце. И с высоким крестом, и высокой, ну даже очень высокой березой. А если не спешить и присмотреться, то вдалеке, на кургане, можно было увидеть и кладбище. А еще дальше, почти у самого горизонта, ветряк. В самой же деревне, достаточно бедной даже по местным понятиям, не было видно ни души. Дюваль посмотрел на солдат и опять на деревню…
И резко осадил Мари! И даже присвистнул от расстройства. Ну, еще бы: нищая деревня имела тем не менее весьма опрятный, чистый вид! А ведь она была бы совсем не такой, пройди через нее армия! Тем более, отступающая армия. Что же тогда всё это могло значить? Где Великая Армия, черт подери, вне себя от досады подумал сержант.
А тут еще:
– А где наш славный император? – спросил Чико.
Спросил, конечно, неспроста! Сержант глянул на Чико. После – так же быстро – он оглядел всех остальных солдат. А после уже медленно, внимательно еще раз осмотрел деревню. Деревня была как деревня…
Только дышалось почему-то тяжело. Сержант прижал кулак к губам, откашлялся. После снова посмотрел на Чико – теперь уже строго – и так же строго сказал:
– Ты спрашивал, где император? Так вот. Император сражается. А мы… Сейчас проверим, что с нами такое!
После чего он очень нехотя, даже поморщившись, достал из-за пазухи карту, неспешно развернул ее и принялся сверяться с местностью. Так, так, домов действительно шестнадцать, а вот дорога, справа лес, там мельница, река. То есть всё, вроде, правильно…
Вот только армии здесь нет! Сержант посмотрел на солдат – те выжидающе молчали. Тогда сержант посмотрел на солнце, потом повернул карту и так, и сяк, нахмурился… И мрачно сказал:
– Мы слишком отклонились к югу, ошиблись на два лье. Я отклонился! И мне отвечать! Но это, может, даже к лучшему. Место тут тихое и обустроенное. Так что немного отдохнем, подкормим лошадей – и сразу дальше. Мари!
И Мари – вот умница! – сразу взяла на повод и чисто, любо-дорого пошла. И солнце тогда было яркое, и снег прибит плотно. И вообще, думал сержант, ему еще грех жаловаться: он уже полдня в дороге, по чужим тылам – и пока что совсем без потерь, без единой! А то, что потерялась армия, так армия найдется, никуда она не денется. То есть слишком она велика, чтобы пропасть без следа.
Когда они въезжали в деревню, никто их не приветствовал. Но зато никто и не оказывал им никакого сопротивления. Ну разве что откуда ни возьмись вдруг выскочил кудлатый корноухий пес, хотел было облаять незваных гостей… Но оробел, трусливо поджал хвост и отбежал в сторону. Сержант осадил лошадь, осмотрелся. И опять ничего интересного не увидел. И уже только тогда, обернувшись к солдатам, велел:
– Тогда, ладно, так: занимайте двор побогаче. И дайте отдохнуть лошадям. Ну, и себе. Давайте, давайте! А у меня тут есть еще одно дело. Давайте!
Солдаты двинулись по улице и шагов через сотню свернули к самому большому дому, к тому же еще крытому самой свежей соломой. А сержант снова принялся разглядывать карту. Однако чем больше он ее разглядывал, тем больше убеждался в том, что он нисколько не ошибся и привел отряд в те самые Пышачи, в которых, по словам Оливьера, и должна была находиться ставка императора. Так что, думал сержант, тут только одно из двух: или же Оливьер ошибся, или император не смог прорваться через русские заслоны и не пришел туда, куда хотел. Но чтобы император так оплошал, в это как-то не очень-то верилось. А вот зато в ошибку Оливьера запросто. Он же всегда не разбирался в картах – ни в своих, ни в чужих, ни в штабных, ни в…
Ну, и так далее, уже безо всякой радости закончил эту мысль сержант. После чего еще раз – но теперь уже с совсем иной целью – сверился с картой. Итак: излучина реки, сосновый лес, ветряк…
И сержант посмотрел на ветряк. Ветряк был как ветряк, обыкновенный. И никого там – ни на самом ветряке, ни рядом с ним, во дворе, – не было. То есть нечего там было рассматривать. А вот же чуялось в том ветряке что-то особенное! И не отвести от него глаз! Сержант задумался. А после обернулся, посмотрел на ту высоченную березу на околице, а особенно на верхушку березы, а потом снова на ветряк. И самодовольно усмехнулся. Потому что понял, в чем тут дело! Крылья ветряка были уж как-то очень неестественно, совсем не по сегодняшней погоде, развернуты на северо-запад. То есть туда, где, судя по карте… Да, несомненно, подумал сержант, ветряк указывал на переправу через… Как, бишь ее? Ага – через Березину. То есть загадка была решена – это условный знак, и очень важный! Вот только радости он не прибавил. Потому что сержант сразу понял, что если его армии здесь не было, то и этот знак не для него, а для других. И, что еще неприятнее, эти другие где-то совсем рядом. Подумав так, сержант поспешно сложил карту, сунул ее за пазуху…
И тут опять раздался истошный собачий лай. Сержант оглянулся на лай – и опять увидел того пса, только теперь уже на самом краю деревни. Там пес был весел, он даже приплясывал, потому что к нему из хаты вышел, наверное, его хозяин – местный крестьянин, старик. А вслед за ним вышла маленькая девочка, и сразу же спряталась у старика за спиной. Старик был без шапки и в драном длиннополом кожухе. Старик махал рукой на пса, но пес не унимался. И вообще, пес теперь уже опять был не весел, а весьма воинственен – он хватал старика за полу кожуха и тащил его в сторону улицы, то есть к сержанту. Сержант спешился и ждал, когда все это кончится.
И это кончилось, и вот как: старик уступил псу, но только наполовину, то есть сойдя к крыльца и подойдя к калитке, старик остановился и, склонив голову набок, стал пристально разглядывать сержанта. И пес тоже пока помалкивал, жался к ногам старика и рычал. Иначе говоря, та сторона, как показалось сержанту, уже вполне была готова к переговорам. И сержант пошел к ним на встречу. Старик с неприязнью смотрел на сержанта. У старика была подвязана щека – зубы, наверное, сильно болели – и говорить ему будет, конечно, трудно…
Но и молчать он тоже не захотел! Поэтому, как только лишь сержант приблизился к нему, старик сразу выкрикнул что-то – наверное, злое, обидное, и, не дожидаясь ответа, опять повторил – правда, уже пространнее. И пес тоже сердито подгавкивал. А вот сержант ничего не сказал! Он только улыбался, потому что смешно было слушать чужую, совсем непонятную речь и при этом понимать только одно – что от нее зависит очень многое, может, даже сама жизнь. Да, тут заулыбаешься!
Но старик на улыбку обиделся и заговорил еще быстрее и рассерженней, повторяя через слово: «игорка, игорка». Когда же старик наконец замолчал и взялся ладонью за перевязанную щеку – зубы, наверное, опять схватило, – сержант еще раз улыбнулся и повторил за ним: