А что, подумал сержант, а ведь так оно и есть! Вот, если посчитать, проиграны: солдаты, лошадь, а теперь и вообще шинель и кивер! Даже мундира, хоть он и на нем, теперь не видно. Вот это проигрыш!..
– Сержант! – окликнул его Чико.
Сержант оглянулся. Солдат уже переоделся – он теперь был в кожухе и вислоухой шапке. И в кирасирских сапогах! Сержант мрачно сказал:
– Шпоры сними. Партизан!
Чико присел и стал возиться со шпорами. А сержант тем временем снова посмотрелся в зеркало…
И вдруг ему почудилось, что там, в зеркале, стоит совершенно незнакомый, чужой ему человек! Но самое ужасное, подумал сержант, что и он сам, теперь смотрящий в зеркало, – он ведь тоже чужой. А того Шарля Дюваля, которого матушка когда-то провожала на службу, нет и помине. Он как будто умер. А что, тут же подумал сержант, ведь ему так и было предсказано, что это его последняя кампания. Только чего теперь раскисать! В жизни всякое случается! Но, пока жив, ни на что обижаться нельзя. Поэтому сержант еще раз повернулся к Чико и сказал:
– Пойдем!
И они вместе вышли из каминной, прошли сени, вышли на крыльцо…
И там сержант опять остановился, потому что увидел Мадам. Мадам, очень сердитая на вид, сидела в маленьком возке, на козлах никого еще не было, и рядом с Мадам тоже было еще одно место. И Буцефал нетерпеливо потряхивал упряжью. Значит, заждался, подумал сержант…
Но тут услышал голоса, говорили на местном наречии, повернулся в ту сторону – и увидел Змицера, который что-то объяснял каким-то людям в одинаковых темных шинелях. Люди в шинелях на сержанта не смотрели, потому что все они стояли к нему спиной. И в этом стоянии было что-то неестественное.
– Скорей! – шепнул Чико и даже как будто подтолкнул сержанта в спину.
Они быстро спустились с крыльца, так же быстро подошли к возку. Мадам смотрела в сторону, стараясь выглядеть как можно равнодушнее. Но тоже – и очень сердито – шепнула:
– Скорей!
Сержант, пожав плечами, сел рядом с Мадам, приладил саблю, закрыл санный полог. И Чико сел – на место кучера, – взял вожжи и тихо сказал:
– Должен сразу вас предупредить, что я знаю только одну русскую кавалерийскую команду. Так что…
– Вот и хорошо! – сердито перебила его Мадам. – Одной вполне достаточно!
– Ну, я предупредил… – и Чико отвернулся, резко поднял вожжи, хлестнул Буцефала… и вдруг закричал:
– Ура! Ур-ра!
Буцефал рванул с места и яро понес! Трясло весьма порядочно, сзади кричали. Но Чико хлестал и хлестал! Скачка была просто бешеная!..
Но не более двух, может, трех сотен шагов, потому что у первой же развилки Чико ловко укоротил Буцефала и вопросительно посмотрел на Мадам. Мадам оглянулась. Никакой погони за ними, конечно же, не было. Тогда Мадам молча указала направо, и Чико так и повернул. Дальше поехали уже вполне пристойной рысью. Мадам молчала. И сержант молчал. Так продолжалось достаточно долго. Потом Мадам, по-прежнему не глядя на сержанта, вдруг заговорила очень серьезным, не терпящим возражением голосом:
– Прошу меня простить, господа! Но кто мог такое предположить? Это я о сегодняшнем визите, об этих людях. Они ищут Бродовского. Ну, того газетчика, если вы помните. Кто-то им донёс, что Бродовски скрывается у Змицера. А Змицер – это человек пана Шабеки. Шабеку, я думаю, вы тоже помните. Когда мы с ним тогда расставались, тоже, кстати, очень поспешно, так он, тем не менее, успел пообещать нам свою помощь. И слово сдержал! Змицер нас хорошо принял. И даже… – Тут Мадам покосилась на новое одеяние сержанта… Но тактично промолчала, и дальше сказала вот что: – И теперь и эти сани тоже ваши, сержант. И Буцефал. И не спорьте! – очень громко и очень сердито сказала она. – У нас не принято отказываться от подарков. У нас за это вызывают! Но я же не могу вас вызвать! Так что, прошу вас, не спорьте!
Сержант молчал. Мадам еще сказала:
– И, ради Бога, не думайте ничего на пана Шабеку. Он же еще и денег дал. Через Змицера. И эти деньги нам уже пригодились.
Чтобы откупиться от полиции, понял сержант, и опять промолчал. А Мадам сказала:
– А дальше, я думаю, сделаем вот что: сейчас заедем в город, это здесь уже близко, и там у меня есть кое-кто из хороших знакомых. Вот мы там и выправим вам кое-какие бумаги, это займет час, не больше. И вот тогда, я думаю, больше вас уже никто не остановит до самой границы. Чико, не спи!
Чико вполсилы огрел Буцефала. Буцефал прибавил шагу.
– Бедный господин Бродовски! – ни к кому не обращаясь, громко сказала Мадам. – Его же теперь обвиняют, будто он чуть ли не один виноват в том, что наши западные губернии так быстро очутились в лапах неприятеля. Какое бойкое перо! Как будто он это сам сочинил!
– Теперь ему Сибирь! – сказал, не оборачиваясь, Чико.
Мадам ничего не сказала, а только нахмурилась. Будто ей и вправду жаль Бродовского, сердито подумал сержант. А сама она куда их везет? Ведь же это совершенно понятно, в каком ведомстве служат те ее хорошие знакомые, которые будут выправлять эти всесильные бумаги! Чтобы спасти врагов! Вот уже и вправду Литва так Литва – всё перемолото, перетасовано: жених воюет за одних, брат…
О, и действительно – брат, спохватился сержант, а ведь верно! Да что это с ним такое случилось, разве можно было о таком забыть? Вот только, подумал сержант, надо как-то половчей начать, и, если он ошибся, то и не рассказывать ей дальше ничего! И сержант, собравшись с духом, повернулся к Мадам и начал, как ему казалось, самым безобидным образом:
– Мадам! – Мадам не шелохнулась. – Мадам! – опять, уже куда настойчивей сказал сержант. – Я вот о чем: вашего отца зовут пан Петр. Ведь так?
Мадам, мгновенно изменившись в лице, еще некоторое время смотрела прямо перед собой, а потом медленно повернулась к сержанту и подчеркнуто холодным тоном сказала:
– А разве это сейчас для вас так важно?
Сержант молчал. Чико, чтобы показать, что он их не слушает, начал насвистывать.
– Мадам, – тихо сказал сержант, – это очень, даже очень важно! Однако вы уже можете не отвечать, его зовут пан Петр, это уже и так ясно. А Войцех – ваш жених!
– Ну, знаете! – гневно воскликнула Мадам. – Какое дело вам…
– Огромное, Мадам! – поспешно перебил ее сержант. – Потому что ваш брат, пан Александр, жив, лежит в Казани, раненый!
– Что?!
– Жив, я говорю, – испуганно сказал сержант, подумав: неужели он ошибся?!
Но нет – ошибки не было! Мадам быстро-быстро заморгала – и из глаз у нее полились слезы! Да, именно, не потекли, а полились! Она тут же поспешно закрыла лицо руками и отвернулась.
– Чико, стоять! – грозно велел сержант.
Возок остановился.
– Мадам! – сказал сержант. – Мадам! Я виноват! Я негодяй! Я еще ночью это знал! Но не решился вам сказать, я думал, вдруг… я…