Вдруг он насторожился, быстро сунул мне весь ящичек и, выдернув меч из ножен, шагнул вперед.
Я нажал на спусковую скобу, вскочил, выхватывая из кобуры пистолет. С конским храпом и топотом кусты распахнулись.
В нашу сторону с низины выметнулись пятеро на разгоряченных лошадях. Мой пистолет задергался в ладони от частых выстрелов. Эти дураки не знают, что нужно уклоняться, прут великолепными мишенями, я стрелял и стрелял, наконец услышал крик Фицроя:
– Все!
Он вытер окровавленное лезвие меча об одежду всадника, которого срубил, сам вломился в кусты и пропал. Слышно было только, как бежит вниз, а еще вроде бы напевает нечто фривольное, совсем сумасшедший.
Я сложил винтовку и упрятал в мешок, оставшиеся патроны сунул обратно в ящик и бросил следом. Когда подошел к кустам снова, Фицрой уже далеко внизу что-то объясняет освобожденным женщинам, а они, взяв у застреленных из ножен ножи, бродят среди павших и с деловитым видом старательных хозяек перерезают каждому горло.
Одного вообще истыкали ножами, отрезали голову и насадили на сучок низкорослого дерева.
Я спустился вниз, женщины увидели меня и пали на колени с криками:
– Хозяин!.. Спасибо!.. Ты спас нас!..
– Это мой долг, – ответил я высокопарно, но прозвучало это как-то серьезно, словно я сказал серьезно, а ведь в самом деле серьезно, что это со мной. – Заберите здесь все, что пожелаете, коней не забудьте… Это хоть немного возместит вам… В общем, выражаю искреннее сочувствие и приму надлежащие меры, чтобы не повторялось впредь и потом…
Фицрой добавил громко:
– А если повторится, нарушители получат такой урок, что этот покажется ласковым почесыванием спинки!
– Вот так, – подтвердил я. – Спинки, говоря вежливо.
Женщины принялись раздевать убитых, в первую очередь снимали сапоги и шарили по карманам, а самые бойкие бросились ловить коней.
Я сказал Фицрою:
– Кровожадные какие… Понимаю, их увели, но вряд ли насиловали на месте или по дороге.
Он посмотрел удивленно:
– Кровожадные? Это я им подсказал.
Я дернулся.
– Зачем?
– А тебе нужны выжившие? – спросил он. – Чем меньше враг знает про твою новую магию, тем меньше у него возможностей… приготовиться.
Я пробормотал:
– Ну да, или как-то избежать.
– Вообще-то уже вечер, – сказал он деловито, – а ночью волки так их изгрызут, что никто не поймет, как погибли.
Я зябко передернул плечами.
– Фицрой, ты просто стратег. Я так далеко не заглядываю.
– А надо бы, – сказал он наставительно. – С такой боевой магией ты можешь вершить великие дела! Думаешь, я дам тебе лежать на диване с голыми бабами и пить вино?.. Размечтался!
– Ну вот, уже и помечтать нельзя…
– Нельзя, – ответил он твердо, – на диване с бабами я полежу за себя и за тебя, а ты готовься вершить великие дела и красиво погибнуть при их осуществлении!
– Ну, – сказал я вяло, – если красиво… Но где тут варианты для красивости? Это если бы прорубить ворота вражеской крепости под градом стрел и камней, водрузить знамя на башню вражеского замка, догнать и пленить вражеского короля…
– Все впереди, – утешил он. – А пока… поедем дальше?
– А женщины?
Он фыркнул.
– Им, можно сказать, повезло. Нагрузятся трофеями, вернутся с добычей. Так что все получилось даже лучше, чем женщины надеялись. Поехали-поехали! Я уже проголодался.
Едва промчались под аркой распахнутых для нас ворот замка, Фицрой сразу распорядился подать роскошный ужин, я пообещал прийти, как только, так сразу, а сам с сильно стучащим сердцем взбежал к себе в кабинет.
Ни пакость, которую выпил у Рундельштотта, ни тот огненный листок из рук больной химеры, что едва не выжег мои внутренности, пока ничем себя не проявили, но чувствую, и не проявят ни в мордобое, ни в искусстве владения мечом. А вот ощущение, что магия просто распирает внутренности, возникает некими толчками…
Заперев за собой дверь, я сразу же вытащил патрон к снайперке, разобрал и долго вертел и ощупывал все части, представляя, как собираю их в 3D-принтере.
Сердце бухает, как молот, сна ни в одном глазу, ощущение великой мощи продолжает распирать грудь, и когда на столе возникла длинная массивная пуля, я завизжал тихонько, почти проскулил от счастья.
Пуля, конечно, тут же исчезла, такая даже не успеет долететь до цели, растворится в полете, так что у меня две задачи: суметь создать настоящую, работоспособную, а потом еще и заставить существовать хотя бы минуту. Ну ладно, полминуты…
Около сотни пуль я создал, которые так и не выстрелили. Одни из-за короткого срока жизни, другие из-за дефектов конструкции.
Снова и снова разбирал патрон, всматривался в детали, ощупывал с закрытыми глазами, нюхал и даже лизал, открывал глаза и всматривался до рези, сосредотачивался, стараясь нащупать то, что высвобождает накопленную во мне энергию.
Сперва после тщетных попыток, перемежаемых обильным ужином, удалось создать патроны, что не исчезали до двадцати секунд, если не больше. Воспрянув духом, создал два десятка, потом отдыхал и смотрел, как моментально исчезают, превращаясь снова в воздух, из которого и создал, всего лишь передвинув атомы.
Но все-таки это нестреляющие патроны, однако необходимость – мать успеха, без снайперской погибну, а снайперская не лучше простой палки, если нет патронов.
Меня шатало, когда я вывалился из кабинета, чувствуя зверский голод. Перед глазами поплыло, видел, как подбежал слуга и ухватил меня под локоть.
– Ваше глердство?
– Умираю от голода, – прохрипел я.
Он сказал торопливо:
– Позвольте, я проведу вас.
Без его помощи я бы не добрался до столовой, только за столом начал оживать, да и то не раньше, чем половина содержимого блюд исчезла, к изумлению слуг и горделивой усмешке повара.
И только когда перешел к десерту, ощутил, как проясняется голова, в тело вливается сила и вообще жить, кто бы подумал, все-таки хорошо…
Распахнулась дверь, слуга с поклоном впустил в столовую Николетту. Она шла быстро, на лице негодование, но у стола присела в низком поклоне, не столько смиренном, как учтивом, все-таки воспитанная глердесса из старинного рода, что никогда не забывает о своем достоинстве, как и длинной родословной.
Я поднялся, чуть наклонил голову.
– Глердесса…
Она поднялась, взглянула мне в глаза дерзко и бесстрашно.
– Глерд?.. Что-то случилось ужасное? Вы прибыли еще днем, а уже ночь! Однако вы так и не сказали…