Вернувшись в замок, я в самом деле заперся и несколько часов тренировался в материализации пистолета. Почему-то с ним особенно трудно, зато стало намного проще понимать, кто и как к тебе неровно дышит.
Достаточно было устремить на такого взор и сосредоточиться особым образом, ну как ушами пошевелить или быстро-быстро глазными яблоками, как тут же ловил идущую от него либо злость, либо зависть, хотя, чаще всего, конечно, полнейшее равнодушие.
А с материализацией туго, я слишком уж материалист, это мешает, но когда удается настроить себя на эту волну, то удается и патроны делать с такой легкостью, что даже не чувствую усилий, как бы само, только пожелай, и пистолет возникает вполне рабочий. Хоть и ненадолго.
Обед велел подать в кабинет, калории тратятся и на магию, кто бы подумал. Чем больше ею пользуешься, тем больше жрется. Хотя, возможно, слово «пользуешься» не совсем верное. «Расходуешь» куда точнее, что как бы напоминает, что если тратишь на хрень, может не остаться на нужное.
Так, ни на что не отвлекаясь, поработал с самодисциплиной разума или мозгов, у меня это не одно и то же, мало ли что у других. К вечеру пистолет начал получаться без усилий. Это главное, потому что когда он понадобится, боюсь, сосредоточиться не получится, а тишину и покой мне вряд ли обеспечат в момент боевой обстановки.
Сейчас же сумел приучить мозги, что пистолет возникает в ладони в тот же момент, как только возжелаю. И без усилий, без пыхтения и вытаращивания глаз. Собственно, титанические усилия были в самом начале, когда и пыхтел, и надувался, как жаба, и дико сопел, но теперь все хирургически точно и тонко: подумал – получил.
Правда, успеваю сделать только восемь выстрелов…
Сейчас задача: создавать пистолет хотя бы на пару минут, а потом… научиться распылять по своему желанию. Если не сумею сам, буду спрашивать у Рундельштотта.
В бесполезных сражениях со своей тупостью прошел еще день, а на третий, когда я с утра снова и снова создавал пистолет и считал секунды до его исчезновения, услышал через распахнутое окно взволнованные голоса Ювала и Риттера во дворе.
Раздраженный, сейчас мне все мешает, я бросился к окну, готовый наорать на всех. Там в середине двора на крупной лошади крутится в седле мальчишка и что-то горячо объясняет собравшейся челяди.
Мне показалось, что мальчонку уже видел, крикнул слуге в коридоре:
– Пойди узнай, в чем дело!
Он исчез ненадолго, вернулся уже не сам, а придерживая мальчишку за плечо.
– Ваше глердство, – сказал он виновато, – вам лучше самому послушать…
Мальчишка выпалил горячо:
– Я Орлик, сын старосты, вы были в нашем селе!..
– А-а, – ответил я, – помню теперь. Что там случилось?
– Дергача и Ягеллу, – выпалил он, – убили!.. И хутор спалили!
Я насторожился, остро захотелось, чтобы дело свелось к бытовой драке, но с холодком чувствовал, что этим не обойдется.
– Кто?
Он выкрикнул, почти плача:
– Это тот, кто искал какого-то беглеца!.. Он даже не скрывался!.. Его видели!..
– Он же уехал, – проговорил я, холодея.
– Но никого не нашел, – проговорил он жалобно, – и вернулся. Сказал, что если не найдет снова, то и всем нам достанется…
Когда я прибыл в село, Дергача и Ягеллу уже похоронили. Староста хмуро сообщил, что оба тела оказались изуродованы самым зверским образом. Особенно поиздевался над Ягеллой, то ли потому, что женщина, то ли потому, что женщины слабее и скорее выдадут то, что пытаются сохранить в тайне. Я с трудом сдерживал ярость. Ягелла простая деревенская девчонка, ничем не примечательная, но женщин вообще убивать нельзя! Даже тех, кто бросается с оружием, стараемся убивать только при самой острой необходимости, а это была совсем беззащитная овца…
– Где он сейчас? – выдавил я через перехваченное судорогой горло.
Староста повернулся, указал рукой.
– Поехал туда… Но вряд ли пойдет по прямой. Он же не нашел того, кого ищет…
– Пойдет по кругу?
Он кивнул.
– Скорее всего. Будет искать следы.
Я чувствовал, что от злости не могу говорить, челюсти сведены так, что если разожму, будут лязгать.
– Я найду, – прошипел я наконец. – Я найду эту сволочь…
Носился по лесу я больше часа, пока не напал на след. И хотя следопыт из меня, как я уже говорит себе, никакой, однако то ли злость обострила все чувства, то ли та скопившаяся во мне магическая энергия из-под земли, я даже не знаю, то ли остатки запаха, то ли какие-то особенности в оттисках копыт в мягкой земле, но когда я их увидел, уже достаточно уверенно развернул коня и пустил по следу.
И опять же, еще ничего не увидел за пробегающими мимо деревьями, а уже ощутил, что та надменная сволочь близко, как только обогну вот тот могучий дуб, так сразу и…
Конь мой вынесся за поворот мощно и с грохотом копыт, всадник в полусотне шагов резко оглянулся.
Я начал придерживать коня, а лорд Томсон развернул своего жеребца и ждал меня с холодным и высокомерным видом.
– Лорд, – сказал я хриплым от ярости голосом, – вы убили двух моих человек!
Он вскинул левую бровь.
– Они работали на вас? Выполняли ваши приказы?
– Они мои крестьяне, – выпалил я. – Они под моей защитой! Они работают, приумножают мое богатство и мою власть, платят налоги, а за это я обязан защищать их!
Он произнес холодно:
– Сожалею, но они оказали помощь преступнику.
– Меня ваши разборки не касаются, – выкрикнул я.
– Это не наши разборки, – подчеркнул он. – Дело касается настолько серьезных дел, что даже любые королевские… мелочь. Уж простите, глерд, но дела вашего глердства вообще…
Мне показалось, что он чуточку скосил глаза на придорожные кусты, всего на кратчайший миг, но я тоже зыркнул туда и сразу рассмотрел за оранжевыми ветвями синеватый силуэт опустившегося на колено человека.
– Это мои дела, – почти прорычал я, – и я запрещаю…
Он прервал с холодком:
– Глерд, вы показались мне очень умным человеком. Куда умнее, чем косолапые увальни, населяющие здесь замки. Глерды они или не глерды. Возможно, мы смогли бы даже привлечь вас на службу… Ведь наши взгляды на мироустройство совпадают, не так ли?
– Совпадают, – ответил я зло. – Еще как!.. Но все-таки я против самосуда.
Он возразил:
– Никакого самосуда! Этот человек осужден конклавом из семи человек. Единогласно, кстати.
Я ответил тише:
– Верю. Но здесь моя епархия.
– Я лишь исполняю приговор, – произнес он вежливо, но твердо. – Исполнители куда-то исчезли, потому я сам… Вам жаль тех двух крестьян?