— Положение головы неким образом это объяснило. Но могут быть еще жертвы, которые он обезглавил, и мы о них еще ничего не знаем. У нас нет полного набора поздравительных открыток, и на большинстве из них нет момента их смерти… — Она откашлялась и шаркнула ногами. — Это было нечто вроде основанной на фактах догадки.
Твининг пригладил свои мягкие волосы:
— К сожалению, мое опознание я должен производить таким образом, чтобы его не смогли опровергнуть в суде. — Он указал чайной чашкой на пару плакатов с информацией о Лорен Берджес, а потом на предпоследнюю поздравительную открытку. — К тому моменту, когда была сделана эта фотография, она почти точно была мертва. Трудно говорить об этом, не имея внутренних органов для анализа, но, судя по фотографиям, я бы сказал, что смерть наступила из-за сердечной недостаточности, вызванной потерей крови и шоком.
Может быть, ей действительно повезло и она была мертва в то время, когда он вскрывал ее и вытаскивал наружу внутренности. Может быть, и Ребекке тоже повезло…
В самой глубине горла снова появилось чувство жжения.
Твининг постучал пальцем по первой открытке:
— Судя по размеру и разнице в цвете ран на этой фотографии и на той, где она уже убита, я бы сказал, что Лорен пытали в течение шести или семи часов. Девяти — самое большее.
— Она пропала за четыре дня до своего дня рождения, — сказала доктор Макдональд и посмотрела на меня.
— Да… — Твининг, прищурившись, снова взглянул на первую открытку. — Это вполне соответствует ее внешности на этой фотографии. Как будто эта одежда пару дней на ней была.
Восемь или девять часов крика под кляпом из упаковочной ленты, пока он вырезал разные слова на коже Ребекки, жег ее голову отбеливателем и вырывал зубы плоскогубцами…
Я поставил чай на стол и постарался, чтобы мой голос не звучал слишком громко.
— Таким образом… — Еще раз. — Таким образом, он не убивал их до тех пор, пока не наступал день рождения. Он похищал их, привязывал к стулу и оставлял сидеть на нем до тех пор, пока не наступало время. Ждал.
Доктор Макдональд подошла к секционному столу с его набором красно-коричневых костей:
— Можно мне взять череп Лорен?
Твининг пожал плечами:
— Не вижу причины, почему вы не можете это сделать. Главное — не уроните.
Я вышел в коридор, и двери морга за мной захлопнулись.
— С вами все в порядке? — Доктор Макдональд шмыгнула носом и потерла рукой глаза. Потом проделала то же самое с блестящими полосками под носом.
— Захотелось глотнуть свежего воздуха.
В подземном коридоре, в самой утробе этой больницы.
Она отвернулась, чтобы я не мог увидеть ее лица.
— Наверное, у меня аллергия на формальдегид или еще на что-нибудь, — сказала она, хлюпая носом.
Да. Точно аллергия.
— Мы делаем перерыв на ланч. Еда здесь довольно мерзкая, но для старшего персонала есть специальная столовая. Твининг обещал провести нас туда.
— Отлично.
— Это у вас первое вскрытие, не так ли?
Я повернулся, чтобы посмотреть на нее… И замер. Метрах в десяти, в тени отсутствующей потолочной лампы, мерцали чьи-то глаза. Крысолов вернулась. Она просто стояла там и смотрела на доктора Макдональд.
— Бедная Лорен… Он заставляет сидеть и ждать, пока не наступит день рождения. Целых три дня она сидит, привязанная к стулу, и ждет, когда начнется боль. Вы можете представить, как она одинока и испуганна, и ей всего двенадцать лет… — Снова шмыгнула носом. — Ну, тринадцать… в конце.
Конечно, я мог это представить. Каждый чертов день.
Крысолов была как статуя. Стояла. Смотрела. Пристально. Не двигаясь. Я сделал пару шагов в ее сторону, добавил в голос немного хрипоты:
— Какого хрена ты пялишься?
Доктор Макдональд вздрогнула и обернулась, чтобы посмотреть, на кого я кричу.
Крысолов даже не вздрогнула.
— А ну давай пошла вон отсюда!
Ничего.
Потом наконец она повернулась и пошла прочь — не спеша, — и ее тележка скрипела и стонала в темноте. Внезапная вспышка света, когда она прошла под работающей лампой, — и седеющие волосы засияли вокруг ее головы неряшливым ореолом. Потом она ушла.
— Чокнутая. — Я положил руку на плечо доктору Макдональд. — Вы точно в порядке?
Слабый кивок.
— Извините. — Снова вытерла глаза. — Как-то глупо все.
— Чтобы не опоздать на паром, нам нужно выйти отсюда примерно… через полчаса. В пять часов, самое позднее.
— Ну, в смысле, мне приходилось бывать на вскрытии раньше, но всегда это было одно и то же — я проводила время, проникаясь чувствами убийц… Должна была стоять и притворяться, что я — это он, и представлять, как все это было и как хорошо себя чувствуешь, совершая эти ужасные вещи. — Она снова шмыгнула носом. — А потом все кончается, и помочь уже нельзя… — И уставилась на пол.
— Вам не нужно быть здесь до конца. Возвращайтесь домой к тете, расслабьтесь. Откройте бутылку вина. Я заеду за вами, когда мы здесь все закончим.
Доктор Макдональд покачала головой, и вокруг опухшего лица закачались темно-каштановые волосы.
— Я их не брошу.
— Насколько мы можем это утверждать. — Я сидел, откинувшись на спинку скрипучего пластикового стула.
Изображение Дики кивнуло головой на экране ноутбука.
— Согласен. Завтра мы здесь упаковываемся, так что в городе мы будем где-то в середине дня.
Детектив-старший инспектор Вебер побарабанил пальцами по рабочему столу:
— Вы вот так вот собираетесь прийти и забрать у меня мое расследование?
Кабинет Вебера размещался в одной из самых лучших комнат здания — в самом углу, с большими окнами, выходившими на заколоченный кинотеатр напротив.
Ноутбук доктора Макдональд притулился на рабочем столе Вебера, там, где все могли видеть экран, а веб-камера могла видеть нас. Правда, сама доктор Макдональд задумчиво смотрела в окно, одной рукой обхватив себя за грудь, а другой играя с волосами.
Дики вздохнул:
— Только тупить не надо, вы прекрасно таете, как это работает. Это я кашу расхлебываю за все, что делает Мальчик-день-рождения. Хочу я этого, или нет. — Нахмурился: — Я уже рассказывал вам про мою язву?
— Плевать я хотел на вашу язву, у меня…
— А что, если мы вот так сделаем — у нас что-то получится, и вы сидите рядом со мной на пресс-конференции. Мы оба делаем заявление, вы получаете половину всех похвал, двенадцатилетние девочки продолжают расти, и никакой больной ублюдок больше не пытает их до смерти, а я выхожу на пенсию, оставляя позади себя все это дерьмо.