Плям. Мяч для гольфа прошелестел по ковровым плиткам и залетел в маленькую штуковину в форме подковы, стоявшую на полу около дальней стены. Он поднял клюшку для гольфа над головой и изобразил рев толпы:
— Вот это удар! Молодой офицер из Олдкасла в очередной раз побеждает на чемпионате в Глениглз! [97]
Он протянул мне клюшку, уселся на стул и провел рукой но голове, как будто проверяя, на месте ли остатки крашенных в коричневый цвет волос. На нагрудном кармане белой форменной рубашки расплылось темное пятно чего-то очень напоминающего коричневый соус, черная форменная куртка висела на спинке стула — погонам суперинтенданта явно требовалась хорошая чистка.
Подковообразная штуковина выплюнула мяч наружу.
Чарли вытянул палец и провел им невидимую линию по захламленному кабинету:
— На три пункта с поворотом вокруг корзины для бумаг. — Сунул в рот еще один кусок сэндвича с беконом.
Парковка за крошечным офисным окном была почти пустой.
Время от времени свет фар проходивших автомобилей разрывал темноту, высвечивая высокую кирпичную стену, обмотанную поверху колючей проволокой. Двадцать минут восьмого — до рассвета еще почти час.
Я закатил мяч на метку — подставку для пивной кружки «Тенненте Лагер». Прицелился. Тихо и небрежно. Чего тут особенного…
— Рона что-то здорово набралась вчера вечером.
— Думаю, ты понимаешь, что тебе за это полагается хорошенько надрать задницу, а?
— Да.
Плям. Мяч покатился под рабочий стол и отскочил от плинтуса.
— О-о, хороший удар. Итак, приступим к наказанию, так, что ли? Хотя, кажется, и тебе, и мне на это глубоко наплевать.
— Точно. — Я выставил следующий удар. — Как продвигаются дела с поквартирным опросом?
— И еще, Эш. Почему помощник начальника полиции? Ты что, не мог выбрать какого-нибудь засранца рангом повыше, чтобы обвинить его в том, что он — Мальчик-день-рождения?
Плям… Мяч ударился в корзину для бумаг.
— И сказал нашему любимому члену Парламента Шотландии убираться в задницу? Правда?
— Этому скользкому ублюдку еще повезло, что я не врезал ему коленом но яйцам. Ну так как там с поквартирным опросом?
— Что, не разговаривают с тобой? Вступай в наш клуб. Нам, несчастным придуркам в Профессиональных Стандартах, никто не говорит, что у них там делается. Мне самому приходится догадываться, что за варево у них там варится.
— Ябедников никто не любит.
Чарли снова проверил, на месте ли зализанные остатки волос:
— Эш, то, что случилось с Кети… Мне очень жаль.
— Я должен остаться в расследовании.
— Это так ужасно… — Вздох.
— Мне нужно знать, что происходит.
— Так только в кино бывает, Эш. Нельзя расколоть дело за двадцать четыре часа, особенно когда все средства массовой информации у нас на ступеньках лагерь раскинули. Ты должен быть дома с Мишель. Наши люди делают все возможное.
Плям. Чертов мяч опять прошел мимо, на этот раз закончив свой путь в щели между шкафом для документов и стулом для посетителей.
Я изо всех сил сжал клюшку в руках, костяшки побелели.
— Значит, меня выбрасывают. — Не самый большой сюрприз, но все же… — Он похитил мою дочь.
— Знаю, Эш, знаю. — Чарли вынул из поддона с находящимися в работе документами лист бумаги и протянул его мне. — Мне очень жаль. Заместитель шефа полиции хочет, чтобы ты был отстранен от дел на период расследования, и шеф с этим согласен.
— Отстранен.
— С сохранением содержания.
Как будто это имело какое-то значение.
Он посмотрел на импровизированное поле для гольфа, на стопки бумаг на столе, на остатки сэндвича с беконом — он готов был смотреть куда угодно, но только не на меня.
— Мне очень жаль, Эш. Но у нас нет другого выхода.
В углу стонал и скрипел принтер криминального отдела, изводя на отчеты стоны писчей бумаги. Другими производимыми в комнате звуками было бряцанье и буханье — это я бросал в картонную коробку содержимое ящиков моего рабочего стола.
— С вами все в порядке? — Из коридора в комнату бочком вошла доктор Макдональд.
Волосы у нее были какие-то другие — более прилизанные, что ли, и потемнее. На ней были черный с длинными рукавами жакет и красно-черная полосатая футболка. На шее, на чем-то вроде четок, висел крест. Черные джинсы. Но обувь была все та же — ярко-красные высокие кеды-«конверсы» с неестественно белыми носами. Она что, каждое утро новую пару надевала?
Швырнул в коробку степлер и дырокол:
— Все, твою мать, свалили, как только я коробку вытащил.
— Что, воры больше уважают, чем полицейские?
— Отстранен до окончания расследования. Восемь лет, и все без толку. Восемь лет… — Смел со стола наполовину использованные стопки бумаг для заметок. — Завтра ее день рождения.
— Может быть, нам не потребуется ордер, чтобы допросить Стивена Уоллеса, может быть, мы сможем…
— Я же сказал вам вчера вечером — это не Стивен Уоллес. — На дне нижнего ящика стола притаился клубок спутанных проводов с множеством электрических вилок — зарядные устройства для мобильных телефонов, которыми я не пользовался годами. Я их тоже упаковал. — У него есть алиби.
Она присела на край стола, качая маленькими красными кедами почти в полуметре от коврового покрытия:
— Мы должны понять, почему он выбрал Кети, в смысле, возможно, Генри был неправ, и Мальчик-день-рождения не похищал больше никого перед Меган Тейлор, и возможно, что Кети — номер тринадцать… Если, конечно, он не делал перерыв на один год, и тогда она будет двенадцатым номером… — Морщина появилась у нее между бровями. — Простите, я пытаюсь помочь, но сама знаю, что иногда бываю слегка…
— Вы в этом не виноваты.
— Я не хотела говорить о ней как о еще одной жертве, она ваша дочь и…
— Это не важно. — Я бросил на зарядники пачку старых записных книжек. — Что угодно, лишь бы вернуть ее.
— О’кей. — Кивнула. — Паром Генри прибыл полчаса назад. Он хочет встретиться с нами на месте погребения… в Кэмерон-парке.
Я посмотрел в коробку. Сколько времени прошло — и с чем я остался? Дома нет, маленький дерьмовый «рено» и картонная коробка, полная барахла.
— Я больше не занимаюсь этим расследованием.
— И вы позволите этому остановить вас?