Тридцать своих отборных солдат отдал он в распоряжение Османа; такой военной силы было более чем достаточно, чтобы овладеть застигнутым врасплох тэмбе. Ведь в настоящий момент там не было никого, кроме одних простых негров; Грозный Лев плыл теперь по волнам Танганайки за своим другом и любимцем Лео.
Однако достигнув залива Лувулунгу и пересев на «Змею», Солиман вдруг предался опасениям и сомнениям. Ведь нападение на крепость Мудимы было уже само по себе дело нелегкое и небезопасное, и его особенно удивляло, почему он до сих пор не видит зарева пожара. Ведь пожар тэмбе был бы для него самым очевидным и несомненным доказательством успеха нападения. Но на вершине зубчатой горы было по-прежнему темно и мрачно, и озабоченный все более и более участью своего любимца Солиман отплыл не в сторону острова Муциму, как намеревался, а обратно, к узенькому проливчику, ведущему в тайную бухту, рассчитывая служить здесь прикрытием тыла отважных смельчаков, отправившихся брать приступом неприступную крепость Мудимы.
Когда уже рассвело, к нему прибежало несколько человек из его людей, бывших с Османом, бежавших под впечатлением страшной паники и сообщивших ему печальную весть о том, что Осман первый поднялся наверх, за ним последовал Фераджи. Они рассказали, как с высоты обрушился громадный ствол, убивший наповал Фераджи и Ибрагима и ранивший некоторых других, после чего все бежали.
Солиман был положительно убит этой вестью. Какая страшная участь постигла его любимца? Что случилось с ним? Жив ли он еще? Старик забыл даже свой кровожадный план относительно Лео и Симбы; он рвал на себе волосы в порыве гнева и отчаяния и бессмысленно лавировал взад и вперед перед тихой бухтой.
Но вдруг он вскочил со своего места и воскликнул:
— Что я сетую и колеблюсь? Ясно, что он теперь в руках Мудимы и я могу еще спасти его, если мне самому удастся захватить в плен его единственного сына!
Быть может, он теперь еще сидит там, на острове Муциму! Он приказал поднять паруса, и «Змея» быстро понеслась по голубым волнам озера, направляясь к священному острову.
Тихо и безмолвно было на острове, как и в то утро, когда Симба и Инкази посетили его. Но грубые ловцы невольников приблизились к нему не с подобающим уважением, а с шумом и гамом. Напрасно остерегали их гребцы из Удшидши, напрасно увещевали не гневать всесильного духа озера и отказаться от преследования беглеца, который нашел себе убежище в этом святилище. Солиман первый сошел на берег; за ним гурьбой последовали его люди. Цветущий сад Муциму они затоптали святотатственными ногами, птиц его распугали и громкими криками нарушили царившую здесь тишину и спокойствие. Но, несмотря на то, что эта разбойничья орда обыскала всякий куст и каждый камень, ни беглеца, ни Симбы, ни Инкази не было.
— Их больше нет здесь! Бегство им удалось! — воскликнул, наконец, Солиман, вынужденный сознаться, что все его дальнейшие усилия отыскать их останутся бесплодными.
Мрачный и расстроенный вернулся он обратно в залив Лувулунгу.
Безмолвные и подавленные каким-то тяжелым предчувствием сидели на своих скамьях вадшидши (гребцы). Святотатство Солимана взывало к небу об отомщении, и они опасались, что Муциму грозно подымет свою голову и непременно постарается уничтожить их.
Но что происходило там, на берегу, у самого устья Лувулунгу?
Подле обломков «Утки» стояла толпа негров. Солиман узнал в том числе и своих людей, и одетых в полосатые рубашки негров экспедиции Симбы. А вот и сам он стоит, прислонясь к корме разбившегося судна.
А что это, что лежит там, на опрокинутом киле этого судна? Какой-то продолговатый предмет, завернутый в белое.
Страшное предчувствие сдавило вдруг грудь Солимана. Почему так судорожно, так болезненно забилось его сердце? Какую весть принес ему Симба? Конечно, ничего радостного он не мог ожидать, но во всяком случае он теперь узнает нечто положительное об участи, постигшей его любимца.
Солиман сошел на берег, чувствуя, что колени у него подгибаются. Несмотря на страшное усилие овладеть собой, он, шатаясь, подошел к группе, среди которой выделялась мощная фигура Симбы.
Кучка негров поспешно расступилась и сквозь двойные шпалеры друзей и врагов, столпившихся вместе, Солиману пришлось идти навстречу Симбе. Тот стоял неподвижно, с выражением несомненной скорби на лице, и голос его прозвучал мягко и ласково, когда он первый обратился к Солиману.
— Мужайся, Солиман! Я принес тебе невеселые вести. Тот, кого ты любил, погиб, но он погиб геройской смертью и ты можешь гордиться им! Это был смелый воин, и все мы отдаем ему эту честь!
— Осман! Осман! — вырвался душераздирающий крик из груди Солимана. — Я знаю, ты покоишься здесь, под этим белым покрывалом! — И он приблизился к мертвецу; рука, которую он протянул к покрову, чтобы сдернуть его, сильно дрожала.
Симба продолжал:
— Мужайся, Солиман! Ведь ты мужчина и воин, поседевший в боях! Тебе ли падать духом? Ты сам хотел этой войны, а война всегда требует жертв?
И Солиман собрался с духом. Твердой рукой откинул он покров и долго смотрел на безжизненное, но прекрасное лицо своего любимца; смотрел долго-долго, и слезы катились по его щекам, но затем он с горечью воскликнул:
— Я давал клятву твоей матери, что буду беречь тебя, как зеницу ока, и послал на верную гибель и смерть! Прости мне это безумие! Мой смелый, мой отважный Осман! Прости, что я не сумел удержать твой юношеский пыл, что уступил твоим мольбам, твоему воинственному задору!
При этом он взял руку умершего и долго держал ее в своих, молча опустив глаза в землю.
— Теперь клянусь тебе, Осман, ты будешь отомщен! Я не покину этих мест прежде, чем не обращу в прах и пепел селенья и деревни Вавенди! Как я теперь горюю по тебе, так будут горевать сотни отцов о своих убитых сыновьях, сотни матерей оплакивать своих погибших детей! Да, Осман, клянусь тебе всемогущим Аллахом, ты будешь отомщен!
Затем он накрыл мертвеца покровом и, гордо подняв голову, бросил Симбе взгляд, полный непримиримой ненависти и вражды.
— Прими мою благодарность, Симба, за то, — произнес он глухим, подавленным голосом, — что ты отдал мне его тело, а не бросил его коршунам и гиенам. Прими же мою благодарность за это и иди к твоему названному брату! Но берегись, Симба, знай, где бы я тебя ни встретил, я буду стараться убить тебя; буду подстерегать тебя, как охотник подстерегает леопарда; буду неутомимо идти по твоему следу, потому что с этого момента мы с тобой смертельные враги!
— Солиман, — возразил на это Симба, — проклятие за проклятием вызываешь ты на свою голову этими словами! Милосердный Бог не примет твоей клятвы и не допустит, чтобы ты мог ее исполнить. Под его всесильной охраной я чувствую себя в полной безопасности и не боюсь ни тебя, ни твоих сообщников. Даю тебе добрый совет, Солиман: удались скорее из страны Вавенди, потому что здесь беда за бедой и напасть за напастью будут преследовать тебя на каждом шагу. Теперь мне достоверно известны твои намерения, но помни, что если ты встанешь на моем пути, то я сумею сразить тебя. Я также дал клятву, клятву охранять и защищать друзей моих Вавенди и быть им верным другом и братом и в радости, и в горе, и в счастье, и в несчастье, и сдержу свою клятву, как жив Бог, который сам поможет мне в этом! Друзья Вавенди — мои друзья, и враги их — мои враги! — добавил он и повернулся, чтобы идти в гору, но вдруг остановился и еще раз обратился к Солиману: