Вечером младший лейтенант докладывая о результатах предварительного допроса командира роты. И этот доклад Бушманову крайне не понравился.
— Да забыли просто про него, товарищ капитан.
— Как это забыли?
— Ну так. Сейчас в ротах по пятнадцать-двадцать человек осталось, а в батальоне, соответственно, не больше сотни. А от его батальона вообще рожки да ножки остались — одно название. Ну немец во время прорыва эти рожки да ножки и того… А выше, в штабе полка, думали, что от батальона вообще ничего не осталось. И не передали приказ. К тому же как его передашь-то? Штаб полка как раз по другую сторону прорыва оказался. Так что формально — да, отошел без приказа. Да только он там вообще практически в одиночку оказался. Слева — никого, немцы остатки батальона полностью добили, никто не выжил, а соседи справа отошли по приказу своего командования. Так что и слева немцы, и справа тоже. Вот он и принял решение отойти, чтобы людей сохранить.
— Запомните, младший лейтенант, — ледяным тоном начал Бушманов, — если каждый ротный будет самостоятельно принимать решения, оборонять ли ему позиции или отойти, то…
— Да понимаю я все, товарищ капитан, — воскликнул помощник, — только там действительно особенный случай получился. Ну поймите же вы!
Вечером Бушманов отправил младшего лейтенанта отдыхать, а сам лично сходил и взял папку с его личным делом. Что-то товарищ младший лейтенант перестал вызывать у него доверие…
Когда обстановка в полосе действий корпуса немного стабилизировалась, Бушманова вызвал к себе майор Буббиков. Он встретил капитана сидя в кабинете начальника особого отдела армии и горделиво блестя свежей медалью «За боевые заслуги».
— Ну здравствуй, здравствуй, капитан.
— Здравствуйте, товарищ майор, и поздравляю с наградой.
— А-а, это… — Буббиков небрежно скосил глаза на медаль. — Пустое. Не за медали воюем. Хотя, надо признаться, информация, которую удалось получить от тех пленных диверсантов, была высоко оценена руководством… А вот твоя работа меня не радует, Бушманов, совсем не радует.
Капитан помрачнел. Да, пока хвастаться было нечем. Но кто же знал, что те четверо погибнут?
— И знаешь почему? — продолжил между тем Буббиков. — Да потому что твой корпус опять отступает. Знаешь, какая директива пришла из наркомата? Оценивать работу органов по практическому результату. А именно, насколько способны курируемые ими части и соединения держать фронт. Отбивать атаки немецко-фашистских оккупантов. И где, спрашивается, я вижу твою работу? — слегка распаляясь, продолжил майор. — Учти, Бушманов, по итогам работы группы в управлении собираются сделать далеко идущие выводы. И мы должны приложить все — ты меня понял — категорически все усилия, чтобы помочь нашим бойцам удержать фронт. Ни шагу назад! Понятно?
— Так точно, товарищ майор, — угрюмо отозвался Бушманов.
— Вот и отлично. Значит, возвращайся в корпус. Кстати вот. — Он протянул ему небольшую коробочку и бланк.
— Что это? — не понял Бушманов.
— Медаль и наградное удостоверение для того младшего лейтенанта, который помогал нам допрашивать захваченных немецких диверсантов…
Выйдя на улицу, Бушманов достал папиросу и, прикурив, яростно затянулся. Черт! Ну как тут работать, когда твое же руководство ставит тебе палки в колеса?! Он с ненавистью посмотрел на коробочку, которую держал в руке. Зашвырнуть бы ее куда подальше, а по приезде в штаб корпуса арестовать того младшего лейтенанта… На него уже столько материала накоплено. Так ведь нет! Медаль ему вези…
Вернувшись в корпус, Бушманов вызвал к себе своего единственного подчиненного.
— Вот что, лейтенант, собирайся, поедем в дивизии. Здесь я все основательно прошерстил. Кое-какой материал есть, но нужно поработать еще. Заодно надо проехаться по переднему краю, поговорить с людьми. Может, подкинут какую-нибудь информацию, а то закопались в бумажках…
Из штаба корпуса они выехали следующим утром. На попутке. То есть для офицера, исполняющего обязанности начальника особого отдела, в корпусе не нашлось транспорта. Это уже говорило о многом. И Бушманов задумался о том, что надо было во время поездки в армию запросить личные дела командира корпуса и старшего дивизионного комиссара. Ну да еще успеется. Главное сейчас — систематизировать накопленный материал. А еще Бушманов собирался в обязательном порядке посетить передовую. Младший лейтенант все уши прожужжал про то, какой некомплект личного состава в подразделениях корпуса, а подобное положение дел часто приводит к тому, что у людей возникают неправильные мысли. Человек слаб, подвержен страхам, унынию, и задача органов безопасности — укрепить его дух, напомнить ему о том, что он по-прежнему находится под недреманным оком передового отряда рабочего класса. Чтобы, если не собственными силами, то хотя бы под страхом неминуемого сурового наказания он полностью выполнил свой долг перед лицом своего народа и своих товарищей.
А еще где-то в глубине теплилась мыслишка, что и ему удастся подцепить какую-нибудь пулю или осколок (только желательно не от помойного ведра) и, непременно оставшись на боевом посту и с честью выполнив приказ родины, также заслужить хоть какой-нибудь знак отличия. Мыслишка теплилась, но капитан Бушманов сердито гнал ее от себя, как недостойную истинного офицера госбезопасности.
На передовую они попали через два дня. Столь важных гостей привезли на полковой НП и подвели к стереотрубе. Бушманов специально приказал не беспокоить никого из командования полка и ограничился только сопровождением полкового особиста. Капитан довольно долго рассматривал через окуляр вроде как совершенно мирные поля, перелески и опушки, а потом оторвался от стереотрубы и бросил взгляд на линию фронта, заслоняясь ладонью от садившегося солнца.
— Тихо все.
— Так точно, товарищ капитан, — бойко доложил особист. — Немец воюет строго по расписанию. Сейчас у них ужин и отбой. А вот с утречка…
В этот момент со стороны линии фронта внезапно послышалась канонада. Все удивленно переглянулись, потом особист пожал плечами:
— Непонятно… Может, кто из окружения прорывается? Хотя чего-то поздно. Где раньше-то были?
В этот момент из-за поворота траншеи послышался громкий топот и в блиндаж НП влетел майор, на ходу застегивающий портупею.
— Лубин, что, атака? — ошалело заорал он, приникая к стереотрубе.
— Да вроде нет, товарищ комполка, — доложил особист, — пальба какая-то у немцев в тылу.
— Может, наши из окружения прорываются? — предположил майор.
А Бушманов поморщился. Как-то товарищи сразу теряют бдительность. «Наши», «из окружения»… а ну как это провокация фашистов? Между тем майор оторвался от стереотрубы и повернулся в сторону связиста, притулившегося со своим аппаратом в углу блиндажа.
— Батарею мне, быстро!.. Саблин, там, похоже, какая-то группа сквозь немецкие боевые порядки к нам прорывается. Можешь поддержать их огнем?.. Сколько?.. Ах ты, мать честная!.. Ну тогда ладно… Да помню я, помню, что сам приказывал… — Майор раздраженно бросил трубку на рычаг и сообщил всем: — Ничего не попишешь. По пять снарядов на орудие осталось. — Он снова приник к стереотрубе и забормотал: — Ну ребятки, вы уж давайте там сами. Немножко же осталось. Хотя бы до переднего края. А тут мы вас из винтовок и пулеметов поддержим…