— Ай! А ну слезай!
Я задрала голову и вздохнула с облегчением, обнаружив леди Эрселлу на ветке, в нескольких метрах у нас над головой. Следующий камешек просвистел в паре дюймов от левого уха мальчишки. Виконт схватился за могучий ствол, будто в надежде стряхнуть таким образом сестру.
— Миледи, немедленно спускайтесь!
— Он первый начал.
— Это неважно. Леди не подобает так себя вести.
— А вы будете на меня сердиться?
— Обязательно буду, если вы сейчас же не спуститесь.
— Пусть он отойдёт.
— Виконт, прошу вас.
Хулиган в последний раз стукнул кулаком по стволу и сделал пару шагов назад.
— Прошу вас, миледи, будьте осторожны.
Должно быть, со стороны зрелище было престранное: леди Эрселла в своём нежно-голубом, утопающем в оборочках платье устремилась вниз, ловко перебирая руками и цепляясь за шершавую кору коготками проворнее любой обезьянки. Вскоре она уже стояла на земле, рядом со мной.
— Я не ожидала подобного от такой воспитанной барышни, как вы.
Я всё ещё не отошла от пережитого волнения.
— Простите, мисс Кармель, — даже кудряшки на опущенной головке виновато поникли, — вы ведь не скажете маменьке?
— Не скажу. Но это было в первый и последний раз.
Повернувшись, чтобы направиться к замку, я заметила злорадную ухмылку на лице виконта.
После обеда я поднялась в свою комнату и прихватила шляпку, фланелевые перчатки и видавший виды ридикюль, куда положила вчерашнюю находку. Я уже успела выйти за ворота, когда вновь почувствовала унизительный призыв. Стиснув зубы, повернула обратно.
Спустя пять минут я уже стояла перед леди Фабианой, которая вполне могла сойти за богиню грома и молний: глаза гневно горят, волосы развеваются, хотя ветра в комнате нет.
— Как вы посмели так пренебречь своими обязанностями! — вышагивала она передо мной, меряя комнату идеально вылепленными ногами.
Я подавила знакомую волну тёплого трепета от её голоса.
— Я прилагаю все усилия к тому, чтобы исправно их выполнять, миледи.
Она резко остановилась и придвинула ко мне лицо.
— Не смейте мне лгать, — прошипела она. — Я вижу вас насквозь. Вы намеренно игнорируете моего сына, сосредоточивая всё внимание на другой ученице.
Если не знать заранее, то и не догадаешься, что она говорит о дочери.
— Я поровну делю своё внимание между учениками, не отдавая никому предпочтения, миледи.
— Вы это делаете из зависти, — продолжила она, пропуская мои слова мимо ушей. — Мой мальчик необычайно талантлив и старателен, и его ждёт блестящее будущее, в то время как всё, что вам остаётся, это до конца дней наблюдать из своей конуры за успехами учеников.
Я вспыхнула от ярости, но в последний момент сдержалась: нельзя допустить, чтобы меня сейчас вышвырнули из замка. Может, именно этого она и хочет? Спровоцировать меня? Я стиснула зубы и промолчала. На лице леди Фабианы проступило разочарование, что ещё больше утвердило меня в этой догадке. Не понимаю, чем я ей так не нравлюсь.
Она наконец отодвинулась от меня.
— Завтра вплотную займётесь моим сыном.
— Хорошо, миледи. Я сделаю всё возможное, чтобы виконт и леди Эрселла смогли в ближайшее время порадовать вас своими успехами.
— Вы что, не слышали меня? Я велела сосредоточить всё внимание на виконте.
— Но как же…
— Моя дочь наказана, — отрезала графиня. — За своё безобразное поведение.
— Простите, миледи, но вынуждена сказать, что не леди Эрселла затеяла…
— Она чуть не выбила глаз моему сыну, — взвилась графиня. — И, если вы ещё не научились отращивать новые, советую делать то, за что вам платят, а не поощрять всё худшее в моих детях.
Сбегая по ступеням, я чувствовала, как меня трясёт от возмущения. К гневу примешивалась печаль, при мысли о том, как расстроится девочка из-за прекращения занятий. Как ни странно, я начала к ней привязываться.
Но сейчас нужно было поторапливаться, чтобы успеть к ужину: я задержалась у графини куда дольше, чем предполагала.
Я вышагивала по дорожке к воротам, когда моё внимание привлекли какой-то невнятный клекот и хлопанье. Они доносились со стороны кустов шиповника, за которыми, как я знала, раскинулся небольшой сад. Я собиралась пройти мимо, но звук повторился. И на этот раз я вполне отчётливо различила полупридушенное карканье. Решив, что птица могла запутаться в ветвях, я свернула с дороги и направилась на звук. Сад был выполнен в форме лабиринта: тропинка петляла концентрическими кругами, а в центре располагалась небольшая площадка с оранжереей — я видела её из своего окна. Чтобы не тратить время на петляние, я решила идти напрямую, через кусты. Решение оказалось не самым мудрым: пару раз колючки едва не разорвали подол, шляпка сбилась набок, а в растрепавшихся волосах застряли листья. Я уже хотела оставить эту затею и повернуть обратно, но карканье внезапно раздалось совсем близко. Я отвела от лица последнюю узловатую ветвь, и моим глазам открылась площадка перед оранжереей.
Птица лежала на земле и в последних обессиленных судорогах била крылом. Второе было сломано и блестело от крови. Из обоих глаз торчали соломинки. Всё вокруг было усеяно перьями, они кружились в воздухе, похожие на большие черные снежинки. Над умирающей птицей, спиной ко мне, стоял мистер Фарроуч, что-то сжимая в руках. Что именно это было, я увидела секунду спустя, потому что он сделал короткий замах и перерубил ей шею лопатой. Острый край прошёл насквозь и застрял в земле. Я успела зажать себе рот руками, прежде чем вырвавшийся крик известил бы палача о моём присутствии. Но при этом я всё же задела куст, и он издал предательский шорох.
Спина камердинера дёрнулась. Он резко развернулся, не успев поменять выражение лица: глаза яростно пылают, губы кривятся. Я едва успела отпрянуть в тень кустов. Черные дыры, служившие этому страшному человеку зеркалом души, ощупали то место, где я только что стояла: там ещё покачивались ветви. Он сделал движение в мою сторону, и меня охватил липкий ужас при мысли о том, что он сейчас подойдёт, отодвинет листву и обнаружит меня, сжавшуюся в комочек. Но, как видно, любое лишнее движение доставляло ему боль, потому что, постояв так ещё какое-то время, он поморщился, отвернулся и принялся копать яму. Острие лопаты, вымазанное птичьей кровью и облепленное сломанными перьями, успело несколько раз с хрустом войти в мерзлую землю, прежде чем я опомнилась и, осторожно пятясь, покинула это место.
Отойдя на безопасное расстояние, я развернулась и бросилась бежать напролом, прямо сквозь кусты. Когда я выбежала на дорожку, сердце всё ещё бешено колотилось. Даже не знаю, почему я так сильно испугалась. Единственное, что я твёрдо знала: ни за что на свете я не хотела бы ещё раз оказаться в самом сердце лабиринта наедине с мистером Фарроучем и его лопатой.