Я решила перейти к следующему пункту своего плана. Колокольчик Матильды покачивался в моём кармане, ничем себя не выдавая. Казалось, он ослаб настолько, что жестяной язычок был просто не в силах лишний раз шевелиться и извлекать из покорёженных стенок звуки.
Оказавшись перед строгими белыми дверями, я подняла руку и постучала. В ответ что-то буркнули — то ли «войдите», то ли «проваливайте». Я вошла и испытала облегчение, когда графа в кабинете не оказалось. Испытать его во всей полноте помешало хмурое лицо мистера Фарроуча. Он на секунду поднял голову от бумаг и тут же снова в них уткнулся.
— Чего вам?
— Для начала капельку вежливости.
— Зачем это?
— Чтобы наш обмен репликами хоть немного напоминал разговор.
Он наконец оторвался от документов и, сцепив пальцы на столе замком, растянул губы в том, что язык не повернулся бы назвать улыбкой.
— Итак, мисс Кармель, счастлив видеть вас. Позвольте заметить, что вы сегодня прекрасно выглядите, а также поинтересоваться, какое дело вас сюда привело.
— Я хотела бы забрать свой экземпляр договора.
— Сожалею, но он ещё не заверен нотариусом. Как только это произойдёт, вы сей же час получите его на руки.
Всё это он говорил до жути ненатуральным тоном и продолжая выворачивать губы. Я пожалела о насильно вырванной и, по-видимому, противоестественной для него вежливости.
— Тогда позвольте просто взглянуть на него.
— Боюсь, и это невозможно: бумаги уже отосланы. Надеюсь, мой ответ был исчерпывающим, или у вас ко мне остались ещё какие-то вопросы?
«Да: что вы сделали с Матильдой, зачем убиваете животных, почему рылись в могиле и отчего улыбаетесь так, будто вас лягнула в зубы лошадь?»
— Всего один, — вслух сказала я. — Что происходит с нашими колокольчиками по истечении срока службы, указанного в договоре?
Он бросил на меня непонятный взгляд и, кажется, удивился.
— Вы здесь меньше недели, а уже думаете о завершении службы?
Вот теперь тон был больше похож на его обычный, и я поняла, что так мне гораздо комфортнее.
— Вовсе нет, просто хотелось прояснить этот момент.
— Колокольчики ликвидируются. Точно так, как и в случае преждевременного расторжения договора.
— Каким образом?
— Безболезненным.
— Что вы имеете в виду?
Остатки деланой вежливости соскользнули с его лица, как чрезмерный слой пудры при умывании.
— Необременительные логические упражнения привели бы вас к очевидному выводу: на время договора вы привязаны к месту службы посредством печати и вышеупомянутого колокольчика. И связь эта настолько крепка, что нежелательные манипуляции с кухонным звоночком могут негативно сказаться на вашем самочувствии. Поэтому процедура прерывания этих уз продумана очень тщательно.
— То есть мне будет угрожать опасность, попади колокольчик не в те руки?
— Вы гувернантка, мисс Кармель, а не агент тайных служб (если, конечно, вы указали в резюме правду), а потому не представляю, кому и зачем может понадобиться причинить вам вред.
«Но кому-то же понадобилось причинить вред безобиднейшей из ныне живущих гувернанток!»
— А кто отвечает за безопасность колокольчиков?
— Я, разумеется.
Этого-то я и боялась.
— И я правильно вас поняла, что связь работает в обе стороны: то есть не только состояние колокольчика влияет на меня, но и моё самочувствие сказывается на нём?
— Да, вы всё поняли верно.
— Но если, к примеру, я тяжко заболею, как он будет выглядеть?
По лицу я поняла, что его терпение лопнуло.
— Мисс Кармель, уверен, любая из служанок с готовностью поддержит эту увлекательнейшую беседу, но у меня есть дела поважнее колокольчиков. Идите и поставьте опыт, в конце концов!
— Простите, что отвлекла вас.
Я повернулась к дверям.
— Просто покиньте кабинет, и побыстрее.
Эти слова заставили меня остановиться и вернуться на прежнее место.
Даже не знаю, что на меня нашло, куда исчезли страх перед ним и привычная сдержанность. Мистер Фарроуч уже успел уткнуться в бумаги.
— Я вам не нравлюсь, или вы общаетесь так со всеми?
— Да.
— И никто ни разу не упрекнул ваших манер?
— Да: вы мне не нравитесь, — пояснил он.
— Позвольте узнать почему? Если всё дело в ошибке первого дня, то я приношу извинения.
— Дело не в ней.
— Тогда в чём? Кажется, я не давала повода думать обо мне дурно.
— Он и не нужен. Вы гувернантка.
Он покривился так, будто последнее слово осквернило его губы.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что передо мной вы можете не притворяться, я вижу вас насквозь: вы не цените дар, которым обладаете, и используете других в качестве своих игрушек. Но самое отвратительное — это ваша лицемерная скромность, под которой скрываются низкие намерения.
— Вы не имеете права так говорить! — вспыхнула я. — Вы ничего не знаете обо мне и не можете судить о моих мотивах.
— Неужели? — неприятно усмехнулся он. — И блеск в ваших глазах при виде графа объясняется слезами самоотверженной преданности?
Я онемела, не в силах вымолвить ни слова, и только открывала и закрывала рот, как механическая кукла. А он сидел откинувшись в кресле, со злорадной улыбкой. На лице отражалась победа. И вместо пламенной опровержительной речи, я вдруг развернулась, так что юбка взметнулась, и выбежала из кабинета, чувствуя, как спину сверлит его полный мрачного торжества взгляд.
Как же мне не хватало сейчас Матильды! Как же мне хотелось, чтобы рядом был тот, кто утешит, обнимет и скажет, что этот гадкий, грубый человек не прав и что во мне нет дурного. Но я была в этом замке одна, наедине с его враждебными обитателями. А опасность витала так близко, что я почти ощущала её скользкий шлейф.
Это было похоже на игру «поймай ведьму»: мои глаза завязаны, а танцующие в темноте призраки хлопают в ладоши, завывая: «Я здесь! Я здесь!». Только ставка в этой игре не поцелуй, а жизнь — моя и Мэтти.
Я не глядя бежала по коридору, а потому не заметила вынырнувшего из бокового прохода человека. Будь это кто-то, менее устойчиво стоящий на ногах, я бы непременно его сшибла.
— О, вы настолько рады меня видеть? Простите, не успел раскрыть встречные объятия.
— Извините, милорд.
Не поднимая глаз, я попыталась юркнуть мимо.
— Что с вами, Энн? — он удержал мою руку, и я в который раз отметила, какие длинные у него ногти.