— Как ваш щенок с портрета? — вспомнила я.
— Варвар? — удивился граф.
А я удивилась столь неподходящей для крохотной собачки кличке.
Граф помолчал, а потом расхохотался:
— Не знал, что он так задержался.
— Задержался?
— Да он умер, когда мне было лет пятнадцать. А пару лет назад я решил скоротать в его компании один тоскливый вечерок. В комнате был коврик… кому как не вам знать, что материя не берётся из ниоткуда. Гм, я думал, что потом убрал его. Но, как видно, он нашёл способ спрятаться. Так вы его видели?
— Хотите сказать, не вы его подсылали? — ошеломлённо переспросила я.
— Нет, — развеселился граф. — Говорю же: иллюзии крайне живучи. А эту вызвали вы сами. Не знаю точно как: возможно, неосторожной мыслью, настроением или чрезмерной эмоцией. Последнее, учитывая ваш склад, наиболее вероятно.
Я вдруг вспомнила, что щенок появлялся тогда, когда мне особенно нужен был кто-то рядом, точно как графу, который, затосковав по другу детства, вызвал его из небытия… вернее, из коврика.
— Но как вы всё это смогли? Вы ведь обычный человек, такая сильная искра вам не доступна… И как вам удаётся скрывать использование магии?
— Я мог бы ответить, что расскажу об этом как-нибудь в следующий раз, но это было бы неправдой. Следующего раза не будет. — Он помолчал. — А вы сообразительны… люди не любят сообразительных. Такие вечно норовят сунуть нос в чужой шкаф со скелетами.
— Послушайте, милорд, я просто хотела, чтобы разговор прошёл открыто. Я ни в чём вас не обвиняю.
— Это хорошо, — кивнул он. — Не люблю, когда меня обвиняют в собственном доме.
— И не пойду к инспектору.
— И угрозы тоже не люблю.
— Кстати, это вы убили мистера Дрейка?
— Нет, — с сожалением ответил он, — меня опередили. Но непременно узнаю, кто это сделал, и хорошенько ему доплачу. После того, что Дрейк сделал с Фабианой…
Граф с шипением загасил сигарету о сырую стену.
— Так это он?
— А вы думали я? Стервец. Наверняка его подговорила Дезире. Но с ней я ещё разберусь.
— Вы любите графиню… — тихо заметила я. — Тогда, в первый наш разговор в библиотеке, я вам не поверила, но теперь вижу: вы правда её любите.
— Хм, пожалуй, это можно и так назвать.
— Но зачем тогда постоянно мучить друг друга? Изводить? Причинять боль? Скажите ей об этом, она ждёт.
— Сказать Фабиане о том, что я её люблю? — хохотнул граф. — Легче засунуть голову в пасть саблезубому тарантулу. Что до остального… любви без боли не бывает. Вообще говоря, мы так или иначе мучим всех, кто попадается нам в жизни. И всё, что нам остаётся, это найти того, с кем мы сможем истязать друг друга до конца дней, в болезни и здравии. Во взаимной боли не меньше удовольствия, чем в самом акте любви. Когда-нибудь вы это поймёте. Или не поймёте.
— Именно так вы мучили Матильду?
— Ах да, уже и забыл предмет нашего разговора. Я её не мучил. Неинтересно мучить того, кто не сопротивляется. Не стоит затраченного времени.
Я сглотнула комок в горле.
— Милорд, я никогда не расскажу ни единой живой душе о том, что здесь узнала: про вашу искру, мистера Дрейка, замок и всё остальное, клянусь вам! Просто скажите, где Матильда.
— Не имею представления, — беспечно пожал плечами он.
Моё вмиг отяжелевшее сердце едва не рухнуло вниз, но осталось висеть, покачиваясь на последней ниточке надежды.
— Но вы должны знать. Кому, как не вам, это знать!
— Это ваш мир крутится вокруг неё. Не мой. Если на этом всё, то мне пора: хочу успеть поцеловать детей перед сном.
Он отвернулся и шагнул к выходу, оставляя меня в полной растерянности. Напоследок бросил через плечо:
— Да, чуть не забыл: вы уволены. Равен рассказал мне про ваш злодейский обман и истинную причину приезда. Я глубоко оскорблён и возмущён. Так что пусть скрип вашего экипажа стихнет завтра ещё до моего пробуждения. Сегодня можете остаться. Вы успели попробовать за ужином улиток в вине? Непременно сделайте это — пальчики оближешь. — Он бросил последний взгляд на стену, где всё ещё переливался его портрет. — А у девчонки талант!
Я скрипнула зубами и сжала кулаки.
— Постойте! — крикнула я в отчаянии. — Вам это так не сойдёт! Я прямо сейчас отправлюсь к инспектору и всё ему расскажу.
Он уже был наполовину снаружи, и я вдруг испугалась, что на этом всё закончится: сейчас он уйдёт, а мне придётся уехать ни с чем и до конца дней терзаться неизвестностью. В следующий миг я снова испугалась, но уже потому, что он медленно повернулся и шагнул обратно в домик. Я вся сжалась.
Он неторопливо подошёл ко мне, и я, хоть дрожала с головы до ног, удержалась от того, чтобы попятиться. Стояла, задрав голову и глядя ему прямо в глаза. Свечи завели вокруг нас хоровод теней. Они мелькали и кружили на его лице, отчего блестели то глаза, то зубы, то проступали пугающие силуэты. Он вдруг поддел мой подбородок своим длинным ногтем, так что мне пришлось встать на цыпочки. Ещё чуть-чуть, и ноготь проткнул бы кожу. Я чувствовала себя яблоком в обжигающей карамели, которое насаживают на длинную деревянную палочку.
— Вам никто не поверит, — его голос шелестел, как брюхо змеи, ползущей по сухой листве.
— С чего вы взяли?
Он наклонился и легко коснулся губами моих губ. Раньше от этого всё внутри меня горело, но теперь я просто умирала от страха, не в силах даже пошевелиться.
— Потому что никто не верит сумасшедшим, — ласково сообщил он.
— Что? Я не…
Он вдруг убрал палец и окинул оживившимся взглядом внутренность домика.
— В детстве я воображал себя пиратом, — граф растянул красивые губы в улыбке: в неверном свете казалось, что у него нет зубов — просто втягивающая воздух дыра.
Тут что-то щелкнуло. Оглянувшись на звук, я увидела, как два маленьких черепа на окне скалят зубы. В пустых глазницах шелестели и покачивались огромные сиреневые цветы с влажной сердцевиной. Я взвизгнула от ужаса, и в ту же секунду поняла, что с полом что-то не так. Он больше не поддерживал меня, напротив, колыхался и расплывался, будто я стояла в густой пластической массе. Она была мокрой и шершавой, как чей-то язык. По ней пробегали волны, какие-то огромные комки шевелились и ворочались с утробным стоном, словно кто-то рвался наружу прямо из досок. Хотя это уже не были доски. Я стояла по колено в деревянном море.
— Не просто пиратом, — уточнил граф. — Капитаном корабля-призрака. Веселитесь, — подмигнул он и так же не спеша направился к выходу, неподвластный качке, от которой я сходила с ума.
Домик наполнился множеством звуков, и всё заходило ходуном. Куски парусины над головой захлопали, как от сильного ветра. В воздухе поплыл запах кислого пойла, соли и пота. Снизу донёсся нестройный хор глухих невыразительных голосов, распевающих похабные песни.