— Вы, русские, — снобы. Отхватили себе самую богатую страну мира и считаете, будто Господь осеняет вас своей благодатью. Мол, рай на земле расположен вот на этой восьмой части света от Владивостока до Бреста, а что там происходит в остальном мире, вас не касается.
— Ну почему же не касается? — хмыкнул Сергей, умом понимая, что спорить с пьяным бесполезно, но не в силах преодолеть задиристость, также вызванную винными парами. — Очень даже касается. Я вот, например, лечу в Берлин, буду работать в Германии.
— Ну так это в каком-нибудь вашем глобальном концерне, вероятно? — Немец махнул рукой. — Это только лишь доказывает мои слова. Вам, непонятно за какие такие заслуги, досталась самая богатая страна, тут и дурак справится. А вот попробовали бы, как мы, — вечно в войнах, вокруг одни соперники и конкуренты…
— Да уж, — хмыкнул Сергей, — у нас всю дорогу тишь да благодать. И монгольских орд не было, и Наполеон, слава богу, мимо прошел, и революций с гражданскими войнами избежали, и кто такой Гитлер — вообще не слышали.
— А не надо сарказма, — вскинулся немец, — подумаешь, монголы, азиаты на низкорослых лошадках. Это вы из них делаете грозных врагов. А Наполеон и Гитлер всем подгадили. И Германии прежде всего. У вас что: пришли — ушли, годик-другой, и все. А у нас они гадили ДОЛГО. Но мы все равно поднялись. Пусть и не как Россия, но… — Тут у немца, видимо, пересохло в горле, потому что он внезапно запнулся, сцапал стопку и, рявкнув: — Прозит! — опрокинул ее в глотку.
— Ага, годик-другой, — раздраженно бросил Сергей, — только я бы советовал вспомнить, что к нам они тоже собирались прийти НАДОЛГО, и этот годик-другой мы им устроили САМИ.
Похоже, в его тоне проявилось что-то, от чего немец решил сбавить тон.
— Не обижайтесь, Сергей, — примирительно начал он, — я не хотел вас задеть. Россия — великая страна и все такое, просто у нас в Германии сейчас трудные времена. Я бы тоже не хотел уезжать из Германии, но вынужден работать в России… И у вас ведь, в конце концов, были трудные времена, я помню, в пору моей молодости многие из ваших сограждан также устремились в Германию, большинство их мечтало получить немецкое гражданство… и вообще тогда Россия была не такой… успешной.
— Да, — примирительно кивнул Сергей, — в нашей истории не раз наступали трудные времена — смуты, поражения в войнах, революции, но ведь в этих трудностях кроется новый шанс. Это же…
— Время Вызова, — усмехнулся немец, — знаю-знаю. Просто удивительно, как вы сумели из того, что для всех остальных является трагедией и временем крушения надежд, сотворить новый ресурс развития.
— Почему это сотворить? — удивился Сергей. — А разве может быть по-иному?
— Может, — вздохнул немец, потом вновь наполнил стопки и, приподняв свою, буркнул: — Прозит.
— Вы этого помнить не можете, — продолжил он, — а я помню, как у вас было, когда рухнул ваш Советский Союз… Нищета, разруха, миллионы людей уезжали из страны, считая, что у них здесь нет никакого будущего. А те, кто оставался, им страшно завидовали и мечтали о том, чтобы им тоже представился шанс уехать… Как все изменилось. — Он покачал головой. — Один ваш коммунистический классик как-то сказал: „Идеи, овладевая массами, становятся материальной силой“. Когда у вас появилась эта самая идеология Времени Вызова, на Западе многие смеялись. Мол, русские жить не могут без какой-то идеологии и потому снова изобретают себе очередной коммунизм. Где они теперь, эти насмешники? — Немец развел руками. — А ведь вроде все так просто: любые трудности — это испытание, вызов, новый шанс. Возможность подняться над собой… И опасность потерять себя. И чтобы этого не произошло, храни в себе четыре ценности: верность слову, ценность жизни, язык и служение разнообразию. Вот этим служением разнообразию вы всех и зацепили…
Сергей, для которого все эти слова были частью его жизни еще со школьной скамьи (ну, может, в полном объеме, когда они вообще впитались, так сказать, в кровь, — с армии), пожал плечами:
— Так это вроде как уже не только наше.
— Ну да, ну да, — закивал головой немец, — и это есть очень сильный ресурс России. В мое время… ну, когда я был молодым, у нас были очень модными так называемые „общечеловеческие ценности“. И это был серьезный ресурс Европы. Вернее даже, всего Запада. Мы диктовали всему миру, как ему надо жить, и все остальные вынуждены были ломать себя и тратить множество ресурсов, чтобы соответствовать… они были вынуждены подстраиваться под нас. А теперь на коне вы…
— Но мы же никого не ломаем? — удивился Сергей. — Наоборот — служение разнообразию…
Немец снисходительно усмехнулся:
— Да-да, конечно, вы декларируете, что даете шанс обрести себя любому — мусульманину и иудею, христианину и атеисту, русскому и таджику, татарину и марроканцу, вот только устроиться у вас на работу какому-нибудь курду или арабу практически невозможно. А иммиграционные законы имеют тенденцию дрейфа в сторону драконовских.
— Э-э нет, вы не путайте. У меня в смене ребята шести национальностей. Мукута, например, вообще из Кот д'Ивуара. Дело в том, что он наш. Мы же не возглашаем просто разнообразие. Нам нужны еще верность слову, ценность языка… Выучи язык, узнай и научись уважать наши законы и традиции — и милости просим. В конце концов, чем курд внешне или, скажем, по верованиям так уж отличается от афганца? А ведь вторые в России вполне успешны.
— Вот-вот, — вздохнул немец, — в том-то и соль. А вы думаете, отчего сейчас в мире так много русских школ? Просто, как выяснилось, чтобы приватизировать, то есть сделать своей эту вашу идеологию Времени Вызова, надо хорошенько погрузиться в вашу культуру и менталитет. То есть, оставаясь самим собой, необходимо еще и стать немножко русским. Иначе не очень получается. Вот я и говорю, что теперь уже вы заставляете мир подстраиваться под себя… — И немец накатил себе еще стопочку…»
* * *
Господин Каспар закрыл книгу, аккуратно перевернул ее лицевой стороной вниз, и, подняв взгляд, упер его в молодого парня, только что появившегося на балконе. Несколько минут он рассматривал его с легкой улыбкой. А затем быстренько изменил выражение лица на несколько восхищенное и, вскочив на ноги, бросился к парню:
— Простите, вы не Родион Плотников?
Парень вздрогнул и настороженно покосился на господина Каспара:
— Да, а что?
— Да нет, ничего, просто я читал вашу книгу. Я и узнал-то вас, потому что на последней странице обложки опубликована ваша фотография. Это ведь вы, правда?
Парень ошарашенно моргнул. Похоже, такого он не ожидал.
— Ну-у-у… да.
Господин Каспар поймал его руку и проникновенно потряс.
— Спасибо, очень хорошая книга. Да вы присаживайтесь…
Парень покраснел от смущения и удовольствия и осторожно опустился на стул.
— Знаете, даже не ожидал… она вышла таким маленьким тиражом… всего пять тысяч… да и продавалась не очень…