– Ты должен попытаться связаться с Салли, – нетерпеливо напомнила Кумико Тику.
Эта штука – макроформ, аномалия – не вызывала у девочки особого интереса, хотя и Тик, и Колин относились к ней как к чему-то сверхординарному.
– Глянь только, – произнес Тик. – Возможно, там, черт побери, целый мир…
– И ты не знаешь, что это? – Девочка присмотрелась к Тику, во взгляде которого появилось знакомое отстраненное выражение, значит, где-то там, в Брикстоне, его пальцы порхают над декой.
– Это очень, очень большой сгусток данных, – сказал Колин.
– Я только что попытался протянуть ниточку к тому конструкту, которого Салли называет Финном, – сказал Тик; взгляд его сфокусировался, но в голосе возникли нотки озабоченности. – Однако не смог прорваться. У меня возникло нехорошее чувство, как будто там кто-то есть… ждет чего-то. Пожалуй, нам лучше бы сейчас отключиться…
На жемчужной поверхности колонны возникла черная точка, выросла в четко очерченный круг…
– Чтоб мне провалиться, – выдохнул Тик.
– Оборви связь, – бросил Колин.
– Не могу! Нас зацепили…
На глазах у Кумико синий силуэт «лодки» под ней распластался и сузился, превращаясь в лазурную дорожку, ведущую к круглому оку тьмы. Потом… мгновение абсолютной странности, пустоты – и Кумико вместе с Тиком и Колином тоже растянулась в стремительную линию…
…и оказалась в парке Уэно. Над неподвижными водами пруда Синобадзу повис осенний вечер. Рядом с ней на полированной скамейке из холодных брусков поликарбона сидит мать, сейчас она гораздо красивее, чем в воспоминаниях. Ее полные губы светятся яркой помадой, нанесенной лучшими, тончайшими кисточками. На матери знакомая французская черная куртка с поднятым воротником, темный мех обрамляет приветливую улыбку.
Кумико могла только смотреть перед собой, сжавшись в комок на скамейке и чувствуя под сердцем ледяной пузырь страха.
– Какая ты глупенькая, Кумико, – сказала мать. – Как ты могла вообразить, что я забуду тебя и брошу посреди зимнего Лондона на милость гангстерам, прислуживающим твоему отцу?
Кумико смотрела, как шевелятся совершенные губы, чуть приоткрывая белые зубы, – девочка знала, что за этими зубами следил самый лучший дантист Токио.
– Ты умерла, – услышала она свой голос.
– Нет, – улыбнулась мать, – не сейчас. И не здесь, в парке Уэно. Посмотри на журавлей, Кумико.
Но Кумико даже не повернула голову.
– Посмотри на журавлей.
– Отвали нахрен, – сказал Тик.
Кумико резко обернулась. Он был тоже здесь, в парке. Его бледное лицо было перекошено и лоснилось от пота, сальные волосы прилипли ко лбу.
– Я – ее мать.
– Она не твоя мама, понимаешь? – Тика трясло, все его искривленное тело вздрагивало, как будто он заставлял себя идти наперекор ужасному ветру. – Не… твоя… мама…
Под мышками серого пиджака проступили темные полумесяцы. Маленькие кулачки ходили ходуном, а он все силился сделать следующий шаг.
– Ты болен, – сказала мать Кумико сочувственным тоном. – Тебе стоит прилечь.
Тик упал на колени, придавленный к земле невидимой тяжестью.
– Прекрати! – закричала Кумико.
Что-то с силой вдавило лицо Тика в пастельный бетон дорожки.
– Прекрати!
Левая рука человечка взлетела от плеча вертикально вверх и начала медленно вращаться, кисть по-прежнему оставалась сжатой в кулак. Кумико услышала, как что-то хрустнуло – кость или, может быть, сустав, – и Тик закричал.
Ее мать рассмеялась.
Кумико ударила мать по лицу. Удар отозвался в ее руке резкой и очень реальной болью.
Лицо матери дрогнуло, превращаясь в чье-то чужое. Лицо гайдзинки с широким ртом и тонким, острым носом.
Тик застонал.
– Отлично проработанная картинка, доложу я вам, – раздался вдруг голос Колина.
Кумико повернулась и увидела его сидящим верхом на лошади с охотничьей литографии – на стилизованном графическом воспроизведении вымершего животного. Грациозно выгнув шею, лошадь подошла ближе.
– Простите, что задержался. Мне потребовалось некоторое время, чтобы отыскать вас. Какая восхитительно сложная структура. Что-то вроде карманной вселенной. Я бы сказал, тут всего понемножку. – Он натянул поводья.
– Игрушка, – сказало нечто с лицом матери Кумико, – как ты смеешь разговаривать со мной?
– По правде говоря, смею. Вы – леди три-Джейн Тессье-Эшпул, или, точнее, покойная леди три-Джейн Тессье-Эшпул, обитавшая на вилле «Блуждающий огонек» и, не так чтобы недавно, безвременно ушедшая из жизни. А эту довольно удачную декорацию токийского парка вы только что выудили из воспоминаний Кумико, не так ли?
– Умри! – Женщина выбросила вверх белую руку, с ее ладони вспорхнула фигурка, сложенная из листка неона.
– Нет, – сказал Колин, и журавлик распался; призрачные обрывки пронеслись сквозь Колина и растаяли. – Не выйдет. Извините. Я вспомнил, что я такое. Нашел те куски, которые были запрятаны в блоках памяти, отведенных для Шекспира, Теккерея и Блейка. Я был модифицирован специально для того, чтобы помогать советом и защищать Кумико в ситуациях гораздо более опасных, чем те, какие только могли вообразить мои первоначальные конструкторы. Я – тактическое устройство.
– Ты – ничто.
У ее ног зашевелился Тик.
– Боюсь, вы ошибаетесь. Видите ли, три-Джейн, здесь, в этом вашем… архитектурном капризе, я столь же реален, как и вы. Понимаешь, Кумико, – сказал он, спрыгивая с седла, – загадочный макроформ Тика – на самом деле куча-мала очень дорогих биочипов, собранная под заказ. Что-то вроде игрушечной вселенной. Я пробежался по ней вверх-вниз, и здесь, безусловно, многое стоит посмотреть, многому поучиться. Эта… женщина – скажем так, если уж мы решили относиться к ней как к человеку, – создала ее в трогательном стремлении – о нет, даже не к бессмертию, а просто чтобы сделать все по-своему. Подчинить все своим узким, навязчивым и исключительно ребяческим желаниям. И кто бы мог подумать, что предметом жесточайшей и так мучительно снедающей ее зависти станет Анджела Митчелл?
– Умри! Ты умрешь! Я тебя убиваю! Сейчас же!
– Попытка не пытка, – отозвался Колин с усмешкой. – Видишь ли, Кумико, три-Джейн знала о тайне Митчелл, о тайне ее взаимоотношений с матрицей. Было время, когда Митчелл обладала потенциалом… ну… она могла стать центром всего… Впрочем, эта история не стоит того, чтобы в нее вдаваться. А три-Джейн просто ревновала…
Фигура матери Кумико качнулась дымком и растаяла.
– О, дорогая, – сказал Колин, – боюсь, я утомил благородную леди. Параллельно нашей с ней пикировке мы вели нечто вроде позиционной войны, только на другом уровне командных программ. Ситуация патовая. Разумеется, временно; я уверен, леди три-Джейн без труда оправится…