– Может, время для твоей смерти еще не пришло?
– Это не война, – повторил он, словно не слыша моей реплики. – На войне армия воюет с армией, солдаты с солдатами. А здесь армия воюет со всеми. С живыми, с мертвыми, с воинами, с орками… Это я еще могу понять. Но по пути сюда наша доблестная армия воевала с мирными людьми, твоими подданными. Хотя это громко сказано – «воевала». Казнила – вот более точное слово. Убивала – еще более точное. Это не война. Это акция устрашения. Не тебя, тебя уже давно списали в расход. Это акция устрашения для остальных. Для тех, кто уже есть, и для тех, кто еще придет. Где основное население твоей страны, Кевин? Мы прошли много деревень, покинутых людьми. Где ты их спрятал?
– Под землей.
– Их убьют, когда Цитадель падет.
– За что? – поинтересовался я.
– Это политическое решение. Они предали своих королей.
– Это глупо, – сказал я. – Они – крестьяне.
– Они пошли за тобой.
– Это глупо, – повторил я. – Они пришли ко мне, потому что там, где они жили раньше, было еще хуже. И это не моя вина.
– Короли считают, что твоя. Все твои поданные уже списаны со счетов. Я не хочу быть участником этой бойни.
– Что мешает тебе постоять в стороне?
– Это смешно, наверное. Совесть.
– Поэтому ты пришел ко мне? Чтобы я тебя убил и избавил от ее угрызений?
– Отчасти. А если удача повернется ко мне лицом и я убью тебя, для того чтобы потом меня зарубили твои слуги… Армия не сразу узнает о твоей смерти. У твоих людей будет время, чтобы уйти. Хотя бы часть успеет.
– Хранители узнают о моей смерти почти сразу, – возразил я. – И идти отсюда просто некуда. Ты подвел красивое обоснование для самоубийства, но оно ни хрена не сработает. И вообще, мне смешно видеть дворянина, радеющего о благе обычных людей. Даже не своих вассалов. Я не удовлетворен твоим ответом. У тебя есть другой?
Он задумался. Отпил вина, обвел взглядом ряды окружающих нас со всех сторон книг. Его визит сюда мог преследовать только одну цель: он хотел умереть, так или иначе, но умереть. Победителем или проигравшим, но похоже, что ему было все равно кем. И почему-то он не хотел называть настоящую причину, побудившую его сделать сей неприятный выбор. Может быть, дело в безответной любви? Или еще в чем-то, что меня напрямую не касается? И я выбран лишь в качестве инструмента для сведения счетов с жизнью?
Почему я в это не верю?
– Я предпочел бы умереть, – сказал Даниель, словно угадывая мои мысли, – до того, как закончится эта война. И чем раньше, тем лучше. Ты просто подарил мне сегодняшнюю возможность. Если бы не она, я участвовал бы в следующем штурме. В первых рядах.
– Но почему?
– Я не могу тебе сказать, – ответил он. – Сейчас я просто слабак, трус и дезертир, нашедший единственную лазейку не участвовать в происходящем. Но если я скажу, я стану еще и предателем. Не хочу.
– Что ты знаешь?
– Тактический план Бортиса. Это все, что ты от меня услышишь.
– Палач может сделать тебя более разговорчивым, – заметил я, подливая вина в его бокал.
– Вряд ли. Я не заговорю под пытками.
Ой ли? А вдруг заговорит?
Он знает об этой войне что-то, что ему очень не нравится. Что-то о событиях ближайшего будущего, в которых он не хочет участвовать. Для меня эта информация может оказаться крайне важной.
Вошла Илейн в своей обычной одежде, с кинжалом у пояса. Замерла в дверях, растерянно переводя взгляд с меня на незнакомца, пришедшего в мой дом с мечом.
– Извините, – сказала она. – Я думала, тут нет никого. Поздно.
– Мы уже заканчиваем, – весело сказал Даниель. – Ты представишь нас друг другу, Кевин?
– Илейн, картограф, – сказал я. – Даниель, герцог чего-то там. Мастер Третьего клинка.
– Прибыл сюда для того, чтобы бросить вызов вашему повелителю, – бодро доложил Даниель.
– Он мне не повелитель.
– Даже так? – Даниель удивился. Интересно, о чем он подумал. – В принципе мне все равно. Мы скоро перейдем к делу. Так, Кевин?
– Что-то не очень хочется, – сказал я. – Может, я просто отпущу тебя обратно в лагерь? И ты пойдешь на штурм в первых рядах, как собирался, и покинешь сей бренный мир без моего непосредственного участия?
– После того что ты натворил этой ночью, следующего штурма придется очень долго ждать.
– Даниель хочет умереть, – объяснил я. – Но не хочет сказать почему.
– Глупо, герцог, – сказала она.
– Я ему это уже битый час объясняю.
– Для тебя это хороший шанс, Кевин. Ты зарубишь меня, получишь еще один зачарованный клинок, уничтожишь его, уменьшишь грозящую тебе опасность. Или умрешь быстро и легко.
– Я предпочел бы умереть, зная то, что знаешь ты.
– Я тебе не скажу, прости. Кевин, я ведь могу вынудить тебя принять бой. Прямо здесь и сейчас. Перестань упираться, – просительно сказал он. – Ну давай подеремся.
Как в детстве. А давай подеремся? Зачем? А просто так. Давай.
– Илейн, выйди, пожалуйста, – попросил я.
Даниель расцвел на глазах.
Когда мы остались одни, он встал с кресла, скинул плащ, потянулся и поднял с пола меч. Я остался сидеть в кресле.
– Руби, – предложил я. – Потом найдешь командира наемников, его зовут Ланселот. Скажешь ему, что я велел отпустить тебя живым. Он тебе поверит. И поможет перебраться через стену.
– Ты тоже хочешь умереть?
– Ты забыл? Я уже мертв.
– Я так не могу, – сказал Даниель. – Не могу убить тебя, пока ты без оружия и не сопротивляешься. Дерись.
– Ты заигрался в рыцарей, – сообщил я. – Эрик на твоем месте не раздумывал бы и секунды. Поэтому он – герой, а ты – всего лишь герцог.
– Честь…
– Ты дурак, – сказал я. – Дурак и трус. Жить после потери чести можно. А после потери самой жизни – нельзя. Я давно мертв. Меня списали в расход сразу после рождения. Меня ненавидит весь мир. Ты думаешь, я хотел такой жизни? Мне все это надоело до чертиков. У меня нет цели. Нет жизненного мотива. Я не хочу владеть вашим гребаным миром. Не хочу его уничтожать. Когда-то я хотел, чтобы меня оставили в покое, но вижу, это невозможно. А воевать… Воевать мне незачем. Это просто затянувшаяся агония. Убей, и покончим с этим.
– Ты же знаешь, что я не могу, – сказал Даниель. – Знаешь.
– Я прошу тебя сделать для меня только то, о чем ты просил для себя.
– Но я думал, что ты…
– Не дворянин, – сказал я. – Человек без чести и совести. Так оно и есть. Но драться с тобой я не буду, руби. Или скажи то, о чем не хочешь говорить.