Массовое поведение и особенно ее новые формы требуют разнообразной поддержки. Инерция прошлого не позволяет легко переходить к новому. Поэтому новое поведение входит в жизнь лишь с помощью дополнительных средств.
Информационные войны настроены не только на военные цели, но и на цели в экономическом, социальном, политическом, религиозном пространствах. Пример выборов как целей политических есть в голове у каждого. Но реально война идей, в которой человечество живет всю свою жизнь, является примером бесконечной информационной войны.
Первым еще в 1976-м заговорил об информационной войне Томас Рона. Позднее он был научным советником президента Буша-старшего, а до этого тоже занимал различные правительственные позиции. Некоторые считают, что именно ему принадлежит термин «информационная война». Для нас здесь важен год — 1976-й. Это отражает выход информационного пространства на новый технологический уровень.
М. Либики критикует определение информационной войны, предоставленное Рона, как слишком общее, в результате чего под него подпадает любая человеческая активность (Libicki MC What is information warfare? — Washington, 1995). Однако следует заметить, что это может быть нормой для первых определений, ведь они должны охватить все, даже то, чего еще вообще нет. Сам Либики в своей книге 1995 года включает в проблематику информационных войн и экономическую информационную войну, рассматривая ее как синтез информационной и экономической войн. То есть в 1995 г. возникает детализация возможных применений, которой не было при возникновении идеи.
С его точки зрения, информационная экономическая война имеет два варианта: информационная блокада и информационный империализм. Информационную блокаду он рассматривает в контексте того, что в будущем возникнет такая же зависимость государств от информационных потоков, которую они сегодня имеют в виде зависимости от материальных поставок. Чтобы эта блокада имела успех, страна должна быть зависимой от внешних информационных потоков.
В другой своей работе Либики говорит о противоположной стороне того, что он рассматривал как блокаду — информационное доминирование. Его он определяет так: «Преимущества в порождении, манипуляции и использовании информации, достаточной для того, кто это должен, военного доминирования».
Однако он подчеркивает, что это доминирование иное, чем это было в других сферах. Он перечисляет три различия:
• Если авиация может заставить оставить на земле самолеты противника, информационная сила не может не дать работать противнику в ответ, если это не радиоэлектронные действия.
• Каждая сторона конфликта имеет собственные потребности в информации, можно достичь тактических преимуществ, но проиграть стратегически.
• Наиболее важным знанием, по Сунь-цзы, есть знание себя, а затем противника, человеческое знание задает стратегию, знания машин — тактику, плохую стратегию не спасут тактические информационные преимущества.
Интересно, что эти замечания скорее выдвигают новое правило: стратегический, оперативный и тактический уровни задают сами по себе новые правила информационного взаимодействия.
Информационный империализм напоминает монополизм в торговле. Он подчеркивает, что США не пытаются перевести на свою позицию благодаря распространению фильмов или поп-культуры. Продолжается рыночная торговая борьба. Однако и здесь следует заметить: в этой сфере четко проявилось сочетание экономических и идеологических интересов. Экономически выгодное дает также идеологически нужный результат.
Вообще США имели собственный опыт по созданию из страны иммигрантов единого экономического пространства, где все думают одинаково и покупают одинаковые вещи. Надо было создать и единственного гражданина, и единственного покупателя. Затем этот опыт транснациональные корпорации смогли перенести на весь мир. И роль американской виртуальной героики, которая продвигается с помощью кино, стала весьма существенной в мире. При этом лучшие образцы других сразу перехватываются. Например, английский Гарри Поттер становится американским коммерческим продуктом в виде кино.
Экономическая война может вести к настоящей войне. Сегодня подчеркивается, что торговые санкции, которые США применили против Японии, давали ей только один выход — вхождение в войну. И именно поэтому стала возможной японская атака на Перл Харбор. Японцам просто перекрыли поставки стали, энергии и т. д.
Применение экономических влияний извне стало практикой последнего периода, когда страна становится добычей для внешних игроков (см., например, книгу Дж. Перкинса — Perkins J. Confessions of an economic man. — San Francisco, 2006). Н. Клейн выдала широко известную ныне книгу «Шоковая доктрина», в которой продемонстрировала, что либеральный капитализм по всему миру внедрялся с помощью шока: от Чили до России (Klein N. The shock doctrine. The rise of disaster capitalism. — New York, 2007). И это имело четкую аргументацию: без шока социосистема имеет привычку возвращаться к восходящим состояниям.
Все это свидетельствует, что речь идет о настоящих войнах, только ведут их люди в галстуках, а не в шлемах и бронежилетах. Поэтому должны быть определены новые модели такой борьбы. Особенно потому, что, как правило, она ведется за пределами страны.
Некоторые исследователи даже призывают вообще не быть привязанным к военному контексту, а смотреть в сторону социального или экономического. Мы можем из этого сделать вывод, что военные просто захватили эту тематику. Соответственно, они диктуют в ней свои модели, хотя в некоторых случаях типа войны идей уже признается, что силовой вариант поведения требует существенной коррекции. Например, дискуссия, которая может вестись в систематике войны идей, уже не решается методами блокировки оппонента. Наоборот, он должен получить свою долю в диалоге.
Дж. Стейн в работе 1995 г. задавал определение информационной войны как достижение национальных целей с помощью информации (Stein J. Information warfare // www.airpower.maxwell.af.mil/airchronicles/apj/apj95/spr95_files/stein.htm). Он также опирался на включение экономических целей в своих первых, произведенных в системе ВВС США, разработках понятия информационной войны. Ведь тогда определение информационной войны выглядело как знание уязвимости политической, экономической, военной инфраструктуры для того, чтобы разрушить информационную активность врага.
И тогда же информационная война практически была задана как воздействие на мышление человека, на область принятия им решений. Стейн писал: «В своей основе информационная война имеет дело с идеями и эпистемологией, большими словами, означающими, что информационная война — это о том, как люди думают и, это более важно, как люди принимают решения. И хотя информационная война будет вестись в основном, но не только, через коммуникативные сети общества или военных, она принципиально не о спутниках, связи и компьютерах, она имеет дело с влиянием на людей и решения, которые они принимают».