– Вы не заметили ничего необычного в это время?
– Нет, к тому моменту уже сильно стемнело.
– Где вы сидели?
– В двух креслах у камина.
Фен крякнул. Казалось, эта информация доставила ему какое-то странное удовлетворение.
– Как вы думаете, кто убийца? – спросил он.
Николас опешил:
– Роберт или Рэйчел, или Джин, мне кажется; или Шейла Макгоу, или…
– Или кто?
– Шейла Макгоу.
– Это новый персонаж, инспектор, – сказал Фен с плохо скрываемой радостью. – Расскажите же нам о ней, – добавил он, обращаясь к Николасу.
– Это молодая особа с претензией на тонкое понимание искусства, которая регулярно ставит спектакли в репертуарном театре. – Он, не торопясь, произнес последние слова полностью, нарочито избегая сокращения. – Во время недолгого пребывания Изольды на сцене Уэст-Энда ей должны были предложить работу режиссера в пьесе, в которой предстояло появиться Изольде. Эта милая молодая женщина использовала свое влияние, чтобы лишить Шейлу работы, обнародовав тот факт, что сексуальные наклонности Макгоу не вполне традиционны. – В этот момент «комитет по защите нравственности» в шоке выпучил слегка окосевшие глаза. – Видите, профессор, – сделал он робкую попытку примирения с Феном, – мне известны все скандалы, фактически я новоявленный Обри [83] . Чего больше могла бы желать полиция?
– Если бы не то, что Обри мог хорошо писать, – холодно сказал Фен, – и, много выпив, в отличие от вас, все-таки пьянел, а также обладал искрометным и восхитительным чувством юмора, то, конечно, между вами можно было бы найти что-то общее. А именно – ваши сведения, похоже, столь же неточны, как его. Если я правильно помню, он дошел до утверждения, будто убийцей Марлоу был Бен Джонсон [84] . – Судя по выражению лица, он считал это обвинение чем-то в высшей степени оскорбительным.
* * *
Дональд Феллоуз, как оказалось, только частично оправился после вечерней попойки. Рвота вернула чувствительность его нервам, но алкоголь все еще продолжал свое странствие по кровеносной системе, кипя в жилах и звеня в ушах, и вследствие этого он чувствовал себя не только подавленным, но и не на шутку больным.
– Ну-с, дорогой мой проигравший в шипсхед [85] , – произнес Фен, окончательно взявший бразды правления в свои руки, – что имеете сказать в свое оправдание?
Этот необычный вопрос привел Дональда в смущение. Он что-то промямлил себе под нос.
– Жалко вам, что Изольда умерла? – продолжил Фен и громко добавил в сторону, обращаясь к Найджелу: – Это психологический метод расследования.
Дональд встрепенулся.
– Психологический бред это, вот что! – сказал он. – Если хотите знать, я чувствую только облегчение, но не сожаление. Но погодите делать из этого вывод, будто убил ее я. У меня есть алиби, – заключил он с гордостью маленького ребенка, показывающего любимую книжку с картинками неохотно глядящему в нее взрослому гостю.
– Вы думаете, что у вас есть алиби, – осторожно поправил его Фен. – Но если предположить сговор между вами и Николасом Барклаем, у вас его вовсе не будет.
– Вы не сможете доказать сговор, – возмутился Дональд.
Фен внезапно сменил эту невыгодную тему.
– Вы играли на органе вчера утром? – спросил он. – И пропустили перед этим стаканчик в «Булаве и Скипетре»?
– Отвечу «да» на оба этих вопроса, – сказал Дональд, немного пришедший в себя. – Я буду играть очень трудную прелюдию Респиги [86] на концерте в воскресенье в качестве произведения по выбору исполнителя.
– И вы взяли с собой ноты в бар? – Найджел был озадачен поворотом, который принял допрос.
– Как всегда. Взял.
– Много?
– Маленькую пачку, – с достоинством ответил Дональд.
– Так-так! – сказал Фен. – Свидетель ваш, инспектор. Мой интерес к разбирательству закончился.
И, похоже, так оно и было.
Инспектор задал ряд вопросов о передвижениях Дональда тем вечером, об эпизоде с оружием, о его отношениях с Изольдой, но они не узнали ничего нового. У Найджела сложилось впечатление, что инспектор усердно, однако безрезультатно бьется о стенку и задает вопросы наугад, просто в надежде что-нибудь выяснить, и теперь, отказавшись от версии самоубийства, не может придумать взамен никакого плана расследования. Этому состоянию ума Найджел глубоко сочувствовал. Он сам уже сильно устал и, как и Фен, потерял интерес к опросу свидетелей. Его первая реакция на убийство теперь казалась ему сентиментальной, и сейчас он готов был поверить, что смерть Изольды с многих точек зрения не такая уж плохая вещь. Если бы ее переехал автобус, результат был бы тем же, поэтому к чему беспокоиться о моральном удовлетворении? «Вполне почтенные жители островов Фиджи, – подумал он, – убивают своих стариков и старух из соображений развития общества». Это были его сознательные мысли. Но в подсознании жил и рос суеверный ужас перед насильственной смертью, невосприимчивый к рациональным тонкостям, и сознание пыталось подавить его, отказываясь от дальнейших размышлений над этой проблемой. Этот суеверный страх был тут как тут, потому что действующая сила данного преступления была таинственной – Найджел переживал атавистический рецидив веры в силы духов земли и воздуха. Если бы он видел, как Изольда падает мертвой, сраженная кем-то, если бы знал убийцу, этого чувства никогда бы не появилось.
Под конец допроса интерес Фена – как видно, материя довольно летучая – возобновился.
– Что вы думаете о Джин Уайтлегг? – спросил он с деланой бесстрастностью, изображая чисто научный интерес.
– Она влюблена в меня, мне кажется.
– Друг мой, нам это известно. Не стоит из-за этого так важничать. Как вы считаете, могла она убить Изольду?
– Джин? – Последовала некоторая пауза. У Дональда был изумленный вид. – Нет. Я в этом совершенно убежден.
– Кстати, – сказал Фен, – какая служба будет на вечерне в воскресенье?
– Дайсона [87] , в ре мажоре.