– Можно мне подняться? – прокричал он. – Слава богу, повезло разминуться с инспектором и его присными. Мне надо повидаться с Хелен. А вот видеть тебя совершенно необязательно, – добавил он после некоторого раздумья.
Найджел помахал ему рукой, приглашая зайти, ударился при этом головой об оконную раму и страшно выругался. Фен одолел лестницу, перепрыгивая через четыре ступеньки разом, и оказался в комнате прежде, чем Найджел вернулся на свое место.
– «Старикашка! – сынок обратился к отцу…» [125] , – сказал Найджел, пораженный такой демонстрацией спортивной формы.
– Все утро, – без предисловий начал Фен, – я шел вслед за нашим добрым инспектором, успокаивая напуганных им, смягчая тех, кого он успел взбесить, и за это время насобирал кучу бесполезных и не имеющих отношения к делу фактов.
Он помолчал и, стараясь соблюсти вежливость, лучезарно улыбнулся Хелен.
– Как вы, дорогая? Я воздержусь от соболезнований, поскольку знаю, что они не нужны.
– Ну, что вы за умница, Джервейс! – весело ответила Хелен.
– И давно вы знакомы? – подозрительно осведомился Найджел. – Мне оставить вас наедине?
– Это Wahlverwandtschaft [126] . Не так ли, Хелен?
– Прекрати этот гнусный флирт, – резко сказал Найджел, – и расскажи нам, как обстоят дела?
– О, никаких изменений с прошлой ночи, – ответил Фен, тяжело рухнув в кресло. – Хотя на свет выплыли один-два новых факта. Это очень запутанная история: дернешь за одну ниточку – другая потянется, – с загадочным видом покачал он головой.
– Думаю, вы понимаете, что прежде всего мне неизвестно, как была убита моя сестра. Может быть, один из вас расскажет все подробно прямо сейчас?
Фен внезапно помрачнел.
– Предоставлю это тебе, Найджел, – сказал он, – это поможет мне кое-что для себя прояснить.
И Найджел перечислил от начала и до конца все те загадочные, неправдоподобные, вводящие в заблуждение факты, которые были ему известны. Собственный рассказ ни в малейшей степени не прояснил для него эту историю. Закончив, он спросил у Фена, будут ли у него дополнения и разъяснения. Помедлив немного, Фен зажег сигарету, зажав ее в пожелтевших от никотина пальцах, и с неопределенным жестом заговорил:
– Тебе, конечно, известно, что пуля вылетела из того самого пистолета, который мы нашли? И что кольцо принадлежит мисс Шейле Макгоу, которая забыла его в гримерной?
– Да, да, – нетерпеливо ответил Найджел, – мы все это знаем.
– «Мистер Пуф! Ну, раз ему все так хорошо известно, зачем же сэр Уолтер это ему рассказывает?» [127] – процитировал по своей привычке Фен. – Но к делу! – сурово напомнил он самому себе. – Кое-что может и должно проясниться в течение дня. Тебе требуются пояснения… Что касается всей ситуации, поразмысли-ка вот о чем: представим по очереди каждого подозреваемого в роли совершившего убийство и затем подумаем, кто из остальных, увидев это, будет склонен его защитить.
– Ты имеешь в виду, что в этом деле замешаны двое? – спросил Найджел.
– Что ты, нет! Не так зловеще; все от начала и до конца – дело рук одного человека. Но послушай моего совета: подумай.
– Хорошо, – медленно произнес Найджел, – надо думать, Рэйчел будет защищать Роберта, и vice versa [128] , Джин будет защищать Дональда – не знаю, но мне кажется, что и он будет защищать ее; Николас мог бы защищать любого, из чистого озорства, но скорее всего Дональда; ну, а про эту Макгоу я ничего и не знаю.
– А, вот оно как! – Казалось, Фен очень доволен. – А теперь вернемся-ка к самому преступлению. Сосредоточься на следующих пунктах. Во-первых, на том факте, что по радио исполняли увертюру к «Мейстерзингерам», а затем «Жизнь героя» – густой тевтонский компот.
Во-вторых, на том факте, что, когда мы вошли, в комнате чувствовался запах пороха.
В-третьих, на том факте, что никто ни к чему не притрагивался, по крайней мере, в течение четверти часа после нашего прихода.
Если и тогда в голове у тебя не прояснится, – заключил он тоном человека, совершенно уверенного в обратном, – то ты – идиот.
Найджел поспешно подавил несколько недостойных порывов и удовольствовался вопросом:
– Ты действительно знаешь, кто это сделал?
– Я знаю, – мрачно ответил Фен. – Так или иначе, я побеседовал со всеми возможными кандидатами. Но пока еще многое нуждается в подтверждении, фиксации, подкреплении. Это было халтурно сляпанное преступление – никуда не годная работа. – Тут он вдруг обратился к Хелен: – Как бы вы отреагировали, позволь я ускользнуть человеку, убившему вашу сестру? Это практическая проблема, запомните, а не теоретические рассуждения; насколько мне известно, полиция вряд ли раскопает истинные факты – во всяком случае, сейчас они идут не тем путем, каким нужно.
Хелен ненадолго задумалась.
– Это зависит от того, кто был преступником. Если это Роберт или… Да, если это Рэйчел или даже Шейла, или Джин, не думаю, что я стала бы возражать. Но если это Дональд или Ник – это звучит чудовищно, я понимаю, то – да, я была бы против.
Фен мрачно кивнул.
– Очень разумно, – согласился он. – Лично я был бы склонен дать маленький шанс всем – скажем, предупредить, чтобы убрались отсюда. Если кому-либо удастся убежать в этом море продовольственных карточек, регистраций и удостоверений личности, то он того заслуживает. Все это крайне аморально, как вы понимаете, – сказал он насмешливо, несправедливо предполагая, что Хелен и Найджел осуждают его, – и не уверен, что впоследствии по закону не буду считаться соучастником. Но от вашей сестры, Хелен, – простите великодушно – и в самом деле никому не было житья.
На некоторое время воцарилось молчание. Наконец Найджел спросил:
– А что скажешь насчет кольца, Джервейс, – той золотой мушки?
– Золотая мушка, а как же – ты ведь поэтическая натура… Должен признать, это меня все еще озадачивает. Нам следует докопаться до сути, приложив немало стараний. А теперь, – взглянул он на часы, – мы – и вы, Хелен, должны пойти на репетицию, если не хотим опоздать. Следуя несомненно бессмертному совету мистера Герберта Моррисона [129] , «мы должны пойти на это». Мы должны быть способны… О, мои лапки! О, моя шкурка и мои усики! – вдруг оборвал он себя на полуслове, слепо уставившись вперед. – Боже, боже, каким я был дураком! Да, это точно – очень правильная характеристика. Не дай бог, Гидеон Фелл [130] узнает, какое на меня нашло помрачение; мне этого не пережить! – С этими словами он застыл, раскрыв рот.