Ну и он видит все это точно так же. Потому интерес и безразличие, когда он смотрит на нее, соединяются в его взгляде таким естественным образом.
Ходики постукивали на стене у Майи за спиной. Она обернулась и посмотрела на них.
– Да, поздно, – сказал Арсений. – Мне тоже завтра рано вставать. – И поинтересовался, вставая: – Зачем люди живут, не знаете? Утром чуть свет на работу, вечером бегом с работы и поскорее в кровать, а то перед работой не выспишься.
Он шутил – его иронический тон об этом свидетельствовал. Хотя вопрос, конечно, был трагический.
В гостинице этой Майя всегда жила в последней комнате, за поворотом коридора. Они прошли несколько метров вместе, потом Арсений остановился у своей двери и сказал:
– Спокойной ночи.
Майя тоже пожелала ему спокойной ночи и повернула за угол. Ощущение недоговоренности не оставляло ее, хотя разговор, который они вели весь вечер, не был значительным и его можно было прервать на любой фразе.
Она вставила ключ в замочную скважину, повернула. Вернее, хотела повернуть, но это ей не удалось: в замке что-то хрустнуло, и половина ключа, обломанная палочка с колечком, осталась у Майи в руке.
Этого только не хватало! Она растерянно смотрела на обломок у себя на ладони, на второй обломок, торчащий из замочной скважины, притом торчащий заподлицо, так, что невозможно было даже ухватиться за него, чтобы попытаться вытащить, и понимала, что половину ночи, а то и больше, ей придется провести в коридоре. Сестры Цезаревны, конечно, милые и расторопные дамы, но сколько времени потребуется, чтобы найти среди ночи слесаря, и сколько времени он потратит на то, чтобы извлечь из замка обломок, который застрял таким неудачным образом? Что ключ сломался именно неудачно, даже Майе с ее бытовой бестолковостью было понятно.
Но что оставалось делать? Она пошла по коридору обратно, надеясь, что Нина Цезаревна еще не легла и по крайней мере не придется ее будить.
Майе казалось, что идет она тихо, да и пол был застлан ковровой дорожкой. Но когда она проходила мимо комнаты Арсения, дверь открылась, он вышел в коридор и спросил:
– Что-то случилось?
– Да, – кивнула Майя. – Очередная несуразица.
– Почему очередная?
– Со мной они случаются довольно часто.
Он, кажется, совсем не удивился этому сообщению. Видимо, общение с ней наводило именно на такую мысль.
Мама говорила: «Когда я смотрю, как ты режешь хлеб, мне хочется плакать». И была права, как Майя за свою самостоятельную жизнь убедилась.
– И что на этот раз? – бесстрастно поинтересовался Арсений.
– Сломала ключ в замке.
– Давайте посмотрим? – предложил он.
– Давайте, – согласилась Майя.
А вдруг это только ей показалось, что обломок невозможно вытащить? Кстати, она ведь даже не попыталась это сделать. А может, он вытаскивается легко, может, достаточно пилочкой для ногтей его поддеть. Правда, пилочка для ногтей осталась у Майи в комнате, не в театр же ее было брать.
Но нет, бестолковая-то она бестолковая, однако все же не настолько, чтобы не сообразить, что замок испорчен безнадежно, по крайней мере, ничего с ним не сделать без слесарных инструментов.
Именно это сказал Арсений после того как безуспешно попытался пальцами вытащить обломок ключа.
От того, что ему это не удалось, Майя почувствовала что-то вроде разочарования. Красиво было бы, если бы он взял и сразу все исправил. Но тут же она посмеялась над собой, мысленно, конечно. Что вдруг за потребность в дешевых эффектах? И что за доблесть в том, чтобы уметь чинить замки? Для этого всего-навего надо быть слесарем, а он не слесарь.
– Не беспокойтесь, Арсений, – сказала Майя. – Я разбужу Нину Цезаревну. Жаль, но придется.
– Если она уже вернулась. Она же на вокзал ушла, – напомнил он.
Ах ты!.. В самом деле.
– Ну, подожду ее, – сказала Майя.
Все это были пустяковые мелочи, конечно. Но они ее расстроили. Неприятно, когда вся твоя жизнь состоит из какой-то мелкой ерунды.
Майя пошла по коридору к столовой. Она слышала, что Арсений идет следом. У своей двери он остановился.
– Спокойной ночи, – обернувшись, еще раз простилась Майя. – Извините, что пришлось вас побеспокоить.
– Вы меня не беспокоили, – уточнил Арсений. – Я сам в коридор вышел.
И прежде, чем Майя успела ответить – хотя непонятно было, надо ли что-нибудь на это отвечать, – он вдруг сделал к ней несколько шагов, взял ее за руку и притянул к себе. Не поцеловал и даже не обнял, а вот именно притянул, а потом и прижал к себе, обхватив одной рукой. Майя растерялась – она этого совершенно не ожидала. Но в растерянности своей все же почувствовала, что он сделал это уже не бесстрастно: его рука у нее за спиной была напряжена и тело тоже.
Майя стояла молча, не зная, что сказать или сделать. Ответить ему каким-либо образом она не могла, не было в ней такого порыва, а обманывать его, что-то порывистое изображая, у нее не было причин, потому что она не строила на его счет никаких планов.
«А почему, собственно? – вдруг подумала она. – Почему ты не строишь на его счет никаких планов? Да это первое, что ты должна была сделать! Ты одинокая женщина за сорок, сейчас у тебя никого нет, тебе встречается приличный мужчина – и ты даже не думаешь, что между вами должны возникнуть какие-нибудь отношения. Ну нельзя же быть такой дурой!»
От сознания своей глупости и лени – да-да, именно лени, как еще это назвать? – Майя почувствовала раздражение. И это чувство, в общем-то неприятное, неожиданно оказалось для нее живительным. Оно пробежало по ее телу, как пузырьки шампанского, ударило в голову возбуждением. Перемена произошла в ней мгновенно, она даже не успела ее осознать.
Но Арсений, видимо, эту перемену заметил. Майя не была так самонадеянна, чтобы подумать, будто он что-то почувствовал, но заметил точно. Или ему просто оказалось достаточно, что она не отстраняется? Ей не очень хотелось в этом разбираться, да, к счастью, и не пришлось: Арсений толкнул дверь, и они вместе вошли в его комнату.
Свет был выключен, но комната освещалась городскими огнями. Как раз когда Майя и Арсений вошли, эти огни промелькнули, пронеслись стремительной стайкой по полу, по потолку, по раскрытой постели.
– Нина Цезаревна не скоро вернется, наверное, – сказал Арсений, снимая с нее плащ. – Зачем же вам ждать за столом?
Майе не понравилось, что он это сказал. Она не ожидала от него каких-то необыкновенных слов, но обыкновенные сейчас звучали все же фальшиво, резали слух. По счастью, то, что он делал, было отдельно от слов и фальшивым поэтому не выглядело.
Арсений подвел Майю к кровати, сел сам, ее усадил рядом с собою. Желание его нарастало, и хотя оно не находило в ней отклика, чувствовала она его отчетливо. Его и нельзя было не почувствовать – в том, как Арсений расстегнул верхние пуговки на ее блузке, дрожало нетерпение, и оно, несомненно, было страстным.