Он ответил сразу.
«Тогда завтра? Поужинаем вместе. Знаешь ресторан «В небе» на Овчинниковской набережной? Устроит он тебя?»
Все-таки внутренняя, инстинктивная деликатность ему не присуща, иначе нашел бы другие слова. Ну что значит «тебя устроит»? Как будто расплатиться с ней хочет.
Но сразу вслед за этой мыслью пришла другая.
«Зачем придираться к словам? – подумала Майя. – Люди их произносят не думая, просто обозначают ими, что собираются делать. Он собирается поужинать со мной, спрашивает мое мнение о ресторане. Надо его высказать, вот и все».
Она написала, что выбор ресторана предоставляет ему. Хотела было сообщить номер своего телефона, но потом подумала: он ведь не спрашивает… Да и самой ей разве так уж хочется поговорить с ним сейчас? Едва ли она к этому готова.
В следующих двух сообщениях договорились о времени встречи и простились до завтра.
Перед сном Майя снова читала Смирнова. Мир не только в стихах его, но и в рассказах складывался из тысячи подробностей, все эти подробности были мелкие и очень простые, а мир получался огромный и многосложный, и непонятно было, из чего вырастает такой масштаб, и интересно было это разгадывать.
Майя думала об этом, глядя на страницы рукописи, потом вдруг отложила их и, встав с кровати, взяла с книжной полки Ахматову, нашла строчки о Фонтанном доме в «Поэме без героя». Понятно было, почему именно это привлекло ее сейчас: вечер с Арсением стоял в памяти, и ни усталость после работы, ни интересное чтение не могло ее отвлечь.
«Но почему так? Я не чувствую к нему любви. Да и влюбленности не чувствую тоже. А что же тогда?» – подумала она.
И, рассердившись на отвлеченность своих размышлений, сказала вслух:
– Вот завтра и пойму!
Ресторан находился не то чтобы в небе, но все-таки довольно высоко – в самом деле создавалось впечатление, будто он парит над городом.
Столик, за которым сидел Арсений, стоял у стеклянной стены, и, войдя в зал, Майя прежде увидела просторный вечерний пейзаж – Москва-реку, мост в огнях фонарей, высотку на Котельнической набережной – и только потом его.
Она была так взволнована всем, что предстало перед нею – огнями, светящимися над водой и в воде, весенней свежестью реки, которую странным образом чувствовала через стекло, – что это волнение как-то распространилось на Арсения. Или именно встреча с ним так ее взволновала?
– Здравствуй, – сказал он, вставая Майе навстречу. – Хорошо, что мы увиделись.
Все-таки очень неточно он говорит. Как иностранец прямо. Последняя фраза звучит так, будто они либо встретились случайно, либо собираются расстаться навсегда. Хотя, может, говорит он точно, и именно это имеет в виду.
Посередине стола стояла невысокая узкая ваза с разноцветными тюльпанами. Внимание со стороны Арсения обрадовало Майю, но потом она увидела, что такие же вазы с весенними цветами – нарциссами, тюльпанами, гиацинтами – стоят на всех столах, то есть Арсений здесь совершенно ни при чем.
– Какой желаете аперитив? – спросил официант.
Майя выбрала кампари, бросила в бокал малину и клубнику, которые официант принес в стеклянной вазочке… Мелкие дела и действия успокоили ее.
– Не обижайся на меня, – сказал Арсений. – Я действительно хотел увидеться с тобой назавтра. Но ты не появилась в гостинице весь день, а вечером уехала.
Ну да, так все и было. И с чего он взял, что она обижена?
– Почему я должна обижаться? – пожала плечами Майя.
– Потому что с женщинами так себя вести не следует.
Она улыбнулась.
– Что ты? – спросил он.
– Так. Вспомнила. В детстве у меня была книжка «Как себя вести». Очень интересно была написана, и картинки смешные.
– И что? – не понял он.
– Там было только о том, что женщинам следует подавать пальто и пропускать их перед собой в дверях. А потом оказалось, что и это не везде принято.
– Да.
Видно было, что он не понимает, зачем она это говорит. Майя и сама не понимала. Она не чувствовала ничего, кроме легкой неловкости от их сегодняшней встречи и от всей этой истории в целом. Что ж, по крайней мере получила исчерпывающий ответ на вопрос, влюбилась она в него или не влюбилась.
Но встреча в ресторане тем и хороша, что можно заняться выбором блюд, потом едой, и это избавляет от того, чтобы чрезмерно вслушиваться и вглядываться друг в друга, отмечать такие тонкости поведения, каких и замечать-то не надо. И от того, что ты занят разными приятными мелочами, исчезает ощущение, что жизнь проходит мимо.
– Как твоя работа? – спросил Арсений, когда ужин был заказан.
– Хорошо. До отъезда все успела сдать, – ответила Майя. – А то вечно вместо пляжа приходится сидеть в номере и лихорадочно подправлять обложки.
– Ты на море уезжаешь? – поинтересовался он.
– Сначала в Германию.
И дальше, за ужином, они разговаривали в таком вот духе – ни о чем серьезном, ни о чем значимом, зато разговор получается легкий, а это немало.
Выбранное Майей мясо в рябиновом соусе было обведено на тарелке красивым карамельным узором и выглядело как какой-то необыкновенный десерт; об этом тоже поговорили.
Тюльпаны пахли остро и тонко, лепесток одного из них за время разговора отогнулся от цветка и упал в Майин бокал с вином.
– Мне такой лепесток попался на вступительном экзамене по композиции, – сказала она. – Только не лимонного цвета, а розового. С сиреневыми прожилками.
– Надо было его нарисовать?
– Надо было взять его как мотив и от него перейти к платью.
– Почему к платью? – не понял Арсений.
– Я поступала в Текстильный университет. На моделирование одежды.
– Так вот почему ты так одеваешься!
– Как – так? – не поняла Майя.
– Необычно. В театре ты в такой какой-то юбке была… На тебя все женщины оглядывались.
– Может, думали, что за пугало огородное! – засмеялась она.
– Не знаю, что они думали, но смотрели изучающе и завистливо.
Это он в общем-то правильно подметил. Если смотрели завистливо, то, значит, именно на юбку. Едва ли что-либо, кроме одежды, могло вызвать у женщин зависть к Майиной внешности. И хоть мама уверяла, что какая-нибудь четверть необычной крови всегда придает оригинальности, сама она так не считала. С тем, что она выглядит странно, Майя еще согласилась бы, но оригинальность не состоит ведь из одной только странности, для нее нужна еще и простая составляющая красоты. А кто сказал, что вьющиеся длинными светло-коричневыми спиралями волосы и узкие, тоже длинные черные глаза – это красиво? Странно, странно, не более того.