– Да и наплевать, кто подбросил! – чтоб не впадать в томящие, липкие раздумья, сказал он. – Главное, ясно зачем!
Герман побулькал мыло за бортом, хорошенько растер его в ладони и принялся намыливать закольцованный палец, с удовольствием вдыхая щемящий запах. Разбарабанило палец не так сильно, как утром, и вообще он лишь покраснел и даже не утратил чувствительности, так что на сей раз обошлось без крови. Важно было не думать, отчего все это так и в каком он состоянии находится – спит и видит сон, или на самом деле снова повенчался с «принцессой». Выкрутив палец из кольца, Шабанов сполоснул с рук остатки мыла и все-таки не удержался от искушения, осмотрел подушечку: свежайший рубец от заросшей ранки перечеркивал ее наискось.
«Ну и что? – спросил сам себя. – Заросло да и все! Ну, заросло! Вообще, мир прекрасен, садится солнце, теплый вечер. Лодка по морю плывет, прорва чистой воды… Голову бы помыть с духовым мылом, но ухо болит. А вот поесть будет совсем хорошо!»
При этом он поймал себя на мысли что говорит сам с собой, да еще и голоса не слышит, если не считать внутреннего, который, словно головная боль, зудит где-то под теменем, противится, подвергает сомнению все, что происходит, но у него такая участь – брюзжать. Чукчи, например, плывут вот так, на лодке, или на собаках едут и поют обо всем, что видят – их же не считают за умалишенных. Наоборот, вольные, счастливые люди…
Шабанов вскрыл НАЗ, вынул банку с мясом, хлебец (за счет чудес и местных жителей, между прочим, получилась неплохая экономия продуктов!) и стал неторопливо есть, жалея, что утром поддался голосу разума и не прихватил кружку – сейчас бы сгодилась, а то нечем воды зачерпнуть. И вообще, человек, взрослея, начинает задавать себе больше вопросов, чем в детстве задает их родителям. Самое интересное, в редких случаях может на них ответить, а больше ломает голову, мучается и в результате умирает с полным ощущением, что ничего не знает о мире. Зато ребенок знает о нем все, и в принципе ответы взрослых лишь запутывают его, сбивают с толку. Например, Шабанов лет до семи отлично знал, что такое подъемная сила, аэродинамика и теория полета. Иное дело, объяснить не мог, но знал! Стоит посмотреть, как летают птицы, как они отрываются от земли, набирают скорость, выстраиваются в клин или косяк и как затем приземляются или приводняются, и все становится предельно ясно. На практике он познал все эти законы, когда засунул ноги в рукава материнского тулупчика, много лет бывшего подстилкой на полатях, зажал полы в руках и сначала сиганул с печи. Полетать по избе не удалось, не хватило высоты, да и взмахнуть успел один раз. Тогда он забрался на крышу, на самый конек, сгреб с него снег, разогнался и прыгнул. И еще не успел долететь до земли, а уже все понял и готов был закричать – эврика! – если бы тогда знал это слово. Дело было не столько в крыльях, сколько в свойствах воздуха и земном тяготении, вернее, в возможностях преодолевать его, используя качества воздушной среды. Однако спустя несколько лет, изобретая первый летательный аппарат, он влез в специальную литературу и не просто оказался в глубочайшем заблуждении, но и напрочь забыл то, о чем имел представление.
Окончательно отупел и потерялся в теории полета – уже когда учился в военном летном…
После неспешного ужина Шабанов вновь спрятал «принцессу» в мешок и, закупоривая его, ощутил, как внутренний и внешний голоса впервые заговорили в нем в унисон.
– Даже если в лодке кто-то был, – согласился он с благостными мыслями. – То был скорее друг, чем враг. Похулиганил из озорства, оставил мыло и смылся. Иначе бы не стал совать палец в кольцо и приматывать прибор к руке, спер бы – и привет. Коль его не интересует сверхсекретная «принцесса», значит, он либо по наивности не догадывается, что это, либо ему не нужны тайны оборонки. А таким другом может быть один ангел-хранитель!
Он не слышал себя со стороны, и потому логика казалась железной и расставляла все по местам. По крайней мере, лишала необходимости задавать себе вопросы и ломать голову над тем, что нельзя объяснить. Между тем Герман заметил впереди полоску низкого берега, в последних косых лучах земля четко проглядывала с трех сторон, и лодка побежала скорее. У него не было никакого желания ночевать на суше, относительно беззаботное и безопасное плавание прельщало больше, и было все равно, куда его несет. Кроме того, он скоро заметил столб дыма, который в полном безветрии показался высоким и угрожающим: возможно, там просто остановились рыбаки и теперь жгли костер и варили уху, но не исключено, что какие-то люди ждали его, Шабанова, и продолжалась охота за «принцессой». Осторожно подбивая доской на корме, он стремился увести лодку левее от дыма, но странное дело, красноватый от зари столб тоже передвигался по берегу и оказывался на курсе.
Тогда он бросил руль, взял пистолет и залег у носа, прячась за бортом. Коль на озере было течение, значит, из него начиналась река, вернее, продолжалась, но он никак не мог разглядеть ее истока. Тем более солнце ушло за дальние горы, и над водой сразу же стемнело, и совсем неестественно засветился дымный столб, роняя на землю зеленоватые неоновые отблески. И лишь приблизившись к берегу метров на сто, Герман понял, что это не костер, а некое явление, очень похожее на действующий мини-вулкан, когда раскаленная лава в жерле подсвечивает взлетающий в небо серебристо-серый пепел. Лодка вот-вот уж должна была ткнуться в чернеющие над водой камни, и он ждал удара, по-матросски расставив ноги, однако «вулкан» внезапно угас, словно его выключили, и в глазах осталось пятно, на какой-то момент ослепившее Шабанова. Тотчас днище скрежетнуло по мелководью, нос клюнул вниз, задралась корма и дюралька понеслась куда-то с горы. За бортами клокотал и бился пенный поток, вода заплескивалась в лодку, и в первые мгновения было не понять, куда попал и что впереди. На ощупь он схватил НАЗ, закинул за плечи и наконец-то проморгался: белесая бурная река с грохотом катилась под уклон, и сорванные со дна валуны прыгали черными мячами. И хорошо, что русло было прямым, иначе любой, незначительный поворот, и лодку бы расплющило о скальные берега; каким-то чудом она летела носом вперед, взрезая буруны, сотрясаясь и прыгая, словно на трамплинах. Шабанов бросился на корму, схватился за импровизированный руль, однако сразу стала ясна полная бесполезность такого кормила. Тяжелый, совершенно неуправляемый утюг несся в полной власти потока, и оставалось лишь смотреть вперед, молясь, чтоб не оказалось водопада.
Опыта сплава по горным рекам у Германа не было никакого – в Тверской области речки равнинные, тихие, в детстве не пришлось, а потом началась служба. Единственное, чем он владел отлично и что сейчас спасало (или могло спасти!) – мгновенная реакция на изменение обстановки и способность быстро принимать решения. Сплав по этой гремучей реке чем-то отдаленно напоминал попадание легкого, спортивного самолета в турбулентные потоки воздуха, возникающие в грозовой зоне, но там можно прыгнуть, есть парашют; тут же прыгать некуда, лодка заменяла сразу все – средство передвижения и спасения. Так что решение есть одно: удержаться в дюралевой жестянке и не попасть в шаровую мельницу фарватера с валунами.
Не вечно же будет нестись с горы эта река, не в преисподнюю бежит!