– Так где она?!
– Погодите. Надо подумать…. – Иван Ильич не очень-то боялся оружия, скорее, оно просто доставляло ему неудобство. – Я сделал компресс, потом собирал саквояж…
– Не компресс – наркоз сделал!
– Помилуйте – компресс! Самый обыкновенный, спиртовый. Вы еще попросили употребить его внутрь! И хорошо, что я сразу понял, что у вас бред… Вы и так упали в обморок… Да-да, припоминаю! На коленях оказалась котомка! Все верно! С ней вас и доставили. Значит, ваши вещи в кастелянной!
– Где?!..
– В кастелянной. Там хранятся вещи больных!
– Веди, показывай! – Герман поднял его, как мешок, толкнул к выходу.
Доктор на ходу обернулся и снова засиял от радости.
– Нет, скажите! Как вы сами вышли из анабиоза? Невероятно!..
– Сейчас самого отправлю в анабиоз! Если не найдешь НАЗ!
– У вас превосходный организм! Редчайший случай. В моей практике второй…
– Хватит болтать! Веди!
Иван Ильич рассеянно покружился, вспомнил, что от него требуется, и негромко позвал:
– Анна Лукинична? Больной интересуется своими вещичками… Не могли бы вы показать?
Не то что в коридоре, но и за окнами, во дворе, никого не было – к стене он обращался, что ли…
– Сами посмотрим! – Шабанов пихнул его в спину. – Какая дверь?
– Это невозможно! Без сестры-хозяйки мы ничего не найдем. Она очень строгая женщина…
В тот момент Герман увидел, как через двор степенно и чинно вышагивает пожилая женщина с манерами старой барыни. Через минуту она вошла в коридор, на ходу протягивая руки для поцелуя, заговорила снисходительно и царственно:
– Звали меня, Иван Ильич?.. Я прогуливалась сейчас в парке и смотрела на птиц. К нам прилетели перелетные птицы! На озере сели черные лебеди! Ах, какие они прекрасные, Иван Ильич! Зря вы сидите в больнице, когда на улице такая чудесная пора. Скоро же снова придет осень…
– Этот молодой человек, Анна Лукинична, уверяет, что поступил к нам с котомкой, – целуя руки сестре-хозяйке, ласково проговорил доктор. – Вы не припомните, так ли это?
– Котомка?.. Ах, да, я принимала заплечный мешок! – словно оперная певица, запела она. – От него так дурно пахло!
– И верно! – подхватил Иван Ильич. – Теперь и я вспомнил! Еще вначале подумал, дурной запах идет от уха, но позже выяснилось – из котомки. Запах преследовал всю дорогу и приходилось зажимать нос! У вас что-то испортилось!
– Верните немедленно! – потребовал Шабанов, негодуя на эти жеманные отношения. – Где она?
– Ах, молодой человек! – воскликнула сестра-хозяйка. – Вы так волнуетесь!.. У меня ничего не пропадает. Ступайте за мной!
В узкой, тесной кладовой Герман сразу же увидел НАЗ, сдернул с полки и вытряхнул на пол. Все оказалось на месте – продукты, нож, аптечка и запасные магазины. Все, кроме «принцессы»…
– Здесь находился прибор!.. Тот самый, что издавал неприятный запах! Где?
Доктор с сестрой-хозяйкой переглянулись, пожали плечами.
– Вероятно, была комиссия, – проговорила она. – Все дурно пахнущее изъяли…
– Да! Была комиссия! Припоминаю! – подхватил Иван Ильич. – Проверяли санитарное благополучие. Возможно, решили, что это у вас испорченные продукты… И выбросили на помойку.
Кажется, они в самом деле переживали за случившееся или искусно валяли дурака. Шабанов взял боеприпасы, рассовал по карманам.
– Где помойка?
– Помойка – это относительно, иносказательно, – затараторил виноватый доктор. – Весь мусор уничтожается в специальных печах, чтобы не загрязнять среду обитания…
Герман тупо походил взад-вперед, унимая клокочущее недовольство и отчаяние. Это был приговор! Окончательный, не подлежащий обжалованию…
– Сударь, сударь! – вдруг всполошилась сестра-хозяйка. – Вы летчик? Я вас узнала! Тот самый летчик! Ваш самолет упал близ Данграласа!.. У нас так редко падают самолеты, каждый становится целым событием!
Эта стареющая барыня радовалась, как девочка, и рассматривала Шабанова с таким видом, как будто сейчас начнет ощупывать или проверять на зуб.
– Вы разочарованы, молодой человек? – участливо спросил доктор. – У вас будут неприятности?
– Неприятности?! – чуть ли не взревел Герман, уже презирая этих слабоумных иммигрантов. – Да лучше бы у меня голова отгнила! Чем потерять «принцессу»!
– Принцессу? – устрашилась сестра-хозяйка. – У вас в котомке сидела… принцесса?
– Лежала, а не сидела!
– Уф, как напугали!.. У нас тоже есть принцесса. Ее зовут Агнесса! Очаровательная Агнесса!
– Она что, на самом деле принцесса?
– Нет, но мы так называем ее! Она очень умна и царственна, хотя совсем еще дитя!
– Кто сжигает мусор? – спросил Шабанов. – Я должен убедиться, что «принцесса» уничтожена.
– У вас бред, молодой человек, – определил доктор. – Вы самостоятельно вышли из анабиозного сна, и это дало осложнения. Вам необходимо срочно вернуться в палату.
– С дороги! – Он повел стволом пистолета.
– Анна Лукинична, голубушка, проводите больного на свое место, – невозмутимо попросил Иван Ильич. – И отнимите у него одежду.
Шабанов дернулся к двери, через которую вошла сюда сестра-хозяйка, однако натолкнулся на незримую стену, упругий, спрессованный воздух толкал его назад, словно впереди был натянут прозрачный батут. Тогда он сделал отчаянную попытку пробиться с разгона, ударился всем телом и, отлетев, оказался в руках Анны Лукиничны.
– Я провожу вас, – ласково проговорила она. – Не волнуйтесь, найдется ваша принцесса, и все образуется. Вы еще очень слабы, юноша, вам требуется покой и отдых…
Она повела его по лестнице вверх, словно бычка на веревочке, растворила дверь палаты, раздела и уложила на кровать. Герман мог сопротивляться единственным способом – удерживать себя в сознании, не позволять вновь усыпить его хоть в анабиозный, хоть в простой сон. Он помнил один старый, еще детских времен, способ сохранить самообладание – сосредоточиться и быстро-быстро повторять упражнение для ума и языка:
– Жили были три японца: Як, Як Ци Драк, Як Ци Драк Ци Драк Ци Дроне…
Шабанов успел выговорить немного, язык начал заплетаться и отказал, потому что он вдохнул запах травяного нектара и увидел себя шестилетним мальчиком, бредущим по свежей и колкой стерне заречного покоса…
Во второй раз он пробуждался от сна с великой неохотой…
У него было полное ощущение, что он несколько дней прожил ребенком в своем доме, видел родителей молодыми, косил и ворошил с ними сено, ел недозрелую черемуху и купался в реке Пожне. То есть совершил невероятное – побывал в детстве, однако это потрясающее, радостное чувство было испорчено тем, что откуда-то появилась Лися – дурочка из соседней деревни. Тогда ей было лет пятнадцать, зимой работала она сучкорубом на лесоучастке, и потому как летом лес не готовили, Лися просто болталась по деревням и воровала где что под руку попадет, чаще всего кур. Когда же ее хватали на месте преступления, кричала: